№ 3 (70) 2014г.

IRAN: PAST AND PRESENT
Our guest – Boris Vladimirovich Polyanskiy, Doctor of Geological Sciences, who has worked for many years in various countries around the world, including Iran.

    Полагаем, точка зрения известного советского и отечественного геолога на историю и современность Исламской Республики Иран будет интересна читателям «Евразийского юридического журнала».


    – Уважаемый Борис Владимирович, с Вашего позволения начнем наш разговор с современного Ирана. Не могли бы Вы поделиться своими суждениями о положении Ирана в современном мире и его ядерной энергетике?
 

-     В прошлом году к власти в Иране пришел новый пре­зидент Хасан Роухани. В отличие от своего предшественника Махмуда Ахмадинежада, он взял курс на либерализацию стра­ны. Ахмадинежад был лидером более популистского толка, Роухани - интеллектуал: получил и религиозное образование в Иране, и светское юридическое в престижном Каледонском университете в Глазго, имеет учёную степень доктора фило­софии в области государственного права. Он владеет русским, арабским, французским, немецким и английским языками.

Хасана Роухани называют в народе шейхом-реформато- ром и надеются на смягчение позиции Ирана в отношении санкций, выдвигаемых США. Эти временные санкции запре­щают обогащение урана до 20%, что не позволяет создать атомное оружие.

В свое время Владимир Путин предложил складировать в России иранские продукты обогащения в специальных подзем­ных хранилищах, чтобы в последующем передавать их для про­изводства стержней, в медицинских целях. Тогда Иран не согла­сился на это предложение. Сейчас ситуация стала критической, требуется конкретный ответ Тегерана по ядерной проблеме. Но политические прогнозы на этот счет неоднозначны. Премьер- министр Израиля Биньямин Нетаньяху не скрывает недоверия в вопросе соблюдения Ираном ядерных санкций. Есть мнение, что Хасан Роухани лишь изображает либерала, соглашаясь пойти на эти санкции, которые, по сути, подрывают экономику страны. Окончательного ответа по вопросу двадцатипроцент­ного обогащения урана президент Ирана не дает.

Кроме того, стоит отдельно отметить, что Иран - тео­кратическое государство. Это заложено уже в самом назва­нии «Исламская республика Иран». Высшим руководителем государства является лидер Исламской революции аятолла Хомейни, который стал культовой фигурой для народа. И любой президент, в том числе Хасан Роухани, всегда будет действовать с оглядкой на законы шариата. Роухани прихо­дится лавировать между политикой и исламом.

Странам-миротворцам остается надеяться, что президент согласится на двадцатипроцентный предел обогащения энер­гии, которого достаточно для работы АЭС, при невозможно­сти создания ядерного оружия.

   -     Какова, по-вашему, роль Ирана на Ближнем Востоке?

-     Возможности этого государства заметно отличаются от возможностей соседних стран, таких, например, как Ирак и Аф­ганистан. Во-первых, Иран имеет огромные запасы нефти, раз­работанного минерального сырья: меди, угля, урана, железной руды. Во-вторых, имеет развитую промышленность: металлур­гию, машиностроение, нефтепереработку. Особое место занима­ет текстильная промышленность, персидские ковры считаются лучшими во всем мире. То, что создается кропотливым ручным трудом в течение нескольких месяцев, стоит очень дорого. Инте­ресный факт: самый большой в мире персидский ковер площа­дью 5627 квадратных метров и весом 45 тонн устилает крупней­шую мечеть ОАЭ - Белую мечеть шейха Заида.

Из-за природно-климатических условий сельское хозяй­ство не имеет ведущих позиций - в стране много гор, пустынь и всего 20% пахотной земли. В Иране крайне остро стоит про­блема воды, рек практически нет, и поэтому сельское хозяй­ство держится на подземных почвенных водах. Но благодаря хорошему климату иранские фермеры собирают по три уро­жая в год. Правда, как и в России, сельское хозяйство там за­метно страдает из-за оттока населения из деревень в города.

Иран имеет пятитысячелетнюю историю формирования государства, культуры и искусства. Здесь достаточно высокий культурный уровень населения, множество университетов. В стране прекрасная рождаемость. Молодежь отличается хоро­шим умственным потенциалом и независимым мышлением, многие студенты получили европейское образование. Однако это палка о двух концах, так как независимые взгляды и свобо­долюбие имеют тенденцию к воспламенению.

Подводя итог сегодняшнему положению этого сильного государства, скажу, что Иран на Ближнем Востоке занимает особое положение как независимая страна с высоким куль­турным уровнем населения, развитой промышленностью и большим запасом природных ресурсов. Благодаря выгодному географическому положению Иран стал своеобразным пере­шейком между Европейской и Азиатской цивилизациями.

-      Уважаемый Борис Владимирович, предлагаю пере­йти к временам Вашей работы в этой интереснейшей стране. Вы работали в Иране в эпоху правления шаха Мо­хамеда Резо Пехлеви, который вел прозападную и проаме­риканскую политику светского государства. Женщины в то время могли не носить хиджаб, по телевидению велась сексуальная пропаганда. Революция 1978 г. под руковод­ством аятоллы Хомейни вернула страну в старорелиги­озное русло, в котором Иран в значительной степени и остается до сих пор. Какие у вас остались воспоминания о шахском правлении? Как оценивали политику шаха иранцы, с которыми вам довелось общаться, помните ли вы какие-то религиозные выступления?

-      С точки зрения европейского человека, впечатления о шахском правлении остались самые положительные. Мы с же­ной жили в самом центре Ирана, на площади Фирдоуси. Рядом располагалась пивная, где мы покупали пиво и вкусные фисташ­ки. Мы пользовались полной свободой, ходили, куда хотели.

Шах Пехлеви сконцентрировал в своих руках абсолютную мо­нархию и проводил проамериканскую политику. Я верю в твердую монархию. Королева Англии, например, не подвергается критике. Со мной работали иранцы, получившие образование в Европе, люди широких взглядов, которые признавали положительные стороны шахского режима: из-за рубежа шли инвестиции, развива­лась промышленность, поощрялась частная торговля.

Государство держало в своих руках ключи от всех сфер жизни. Когда я работал там, никаких антишахских выступле­ний не наблюдалось и в помине. Иран считался полицейским государством, так как шах сам был военным и держал сильную армию. Но, к сожалению, он слишком увлекся проамерикан­ской политикой и в исламской стране стали популяризиро­ваться западные ценности.

В пивных свободно продавался алкоголь, по рукам хо­дили журналы фривольного содержания. В то время и у не­которых иранцев отношение к законам ислама было скорее формальным. Девушки-персиянки в нашей лаборатории при­езжали на работу в хиджабах, закрытой одежде. А в помеще­нии снимали платки, длинные платья и оставались в коротких юбочках. Естественно, такое положение вещей не устраивало верующее население.

Духовенство было недовольно, ведь оно находилось в за­гоне из-за слишком крепкой светской власти. Меж тем в глу­бинках соблюдались законы шариата. Соответственно, назре­вал протест против политики шаха. Ситуацию усугубляла и страшная нищета в провинциях. Религиозное недовольство, помноженное на бедственное положение народа, привело к исламской революции в государстве.

Из эмиграции вернулся аятолла Хомейни - лидер «Стра­жей исламской революции» и поднял восстание по всей стране. Мало кто знает, что у Хомейни были личные непри­язненные отношения с шахом. В свое время шах засадил род­ственника Хомейни в тюрьму. Исламское восстание набирало обороты. Позже друзья, оставшиеся в Иране, нам рассказыва­ли, что в пивную «Whitecap» стражи исламской революции вкатили бочку, которую взорвали, а оставшийся алкоголь изъ­яли. Шах попытался подавить восстание с помощью военных. Но кровопролитие только усилило антишахские настроения.

Как известно, чем сильнее сжимаешь пружину, тем боль­нее, разжавшись, она ударяет. После революции в стране кар­динальным образом изменился политический режим, ислами­сты закрутили гайки. Теперь все стороны общественной жизни в государстве опираются на законы шариата. Алкоголь строго запрещен, женщинам, даже иностранкам, предписывается хо­дить в платках и закрытой одежде. Все нарушения исламских законов строго наказываются. Вплоть до смертной кары. Есть случаи, когда она осуществлялась публично, на площадях.

    -    Как известно, Иран всегда был и остается закрытой страной. Как Вам там работалось? Чувствовали ли Вы враждебность местного населения? Или они, напротив, воспринимали советских граждан как друзей-союзников после того, как СССР выиграл тендер на строительство первого металлургического комбината в Иране?

-    Верно, после того, как СССР выиграл тендер, в Иран отпра­вилась солидная группа специалистов из разных отраслей со всего Советского Союза. Геологи на подобные работы обычно прибыва­ют одними из первых. Поэтому я оказался в Иране в самом начале строительства. Работал в металлургической корпорации «National Iranian Steel Corporation», которая была специально создана для строительства металлургического комбината, обогатительных фабрик, коксовых батарей, доменного производства. О важности комбината говорит уже тот факт, что на его закладку приезжали А. Косыгин с дочерью и шах Ирана с супругой.

Сначала я три с половиной года работал на месторожде­ниях в городе Керман Керманского остана (провинции). Тру­дился начальником отряда, руководил поисково-разведочны­ми работами на угольных месторождениях. Это был самый что ни на есть черный труд геолога на земле.

Потом я вернулся на два года в Союз. По правилам того времени отечественным специалистам не разрешалось более трех лет работать в капиталистической стране, следовало сде­лать перерыв как минимум на два года. Поэтому я вернулся в Академию наук Таджикской ССР, где трудился старшим на­учным сотрудником.

Через два года иранская сторона обратилась к нашему руководству и прислала мне вызов на работу уже в столице Ирана - Тегеране. И я проработал там еще три с половиной года, но уже в самой корпорации на руководящей должности главного геолога.

За семь лет, проведенных в Иране, могу сказать, что относи­лись там к советским специалистам прекрасно. В первую очередь потому, что СССР взялся за строительство металлургического ком­бината, в отличие от других стран, отказавшихся этим заниматься, так как им было выгодно, чтобы Иран остался в зависимости.

Ради металлургического производства иранцы были готовы выполнить любые наши требования. Для нас они создали все не­обходимые условия, разместили в специально построенном по­селке под Керманом, обеспечили жильем со всеми удобствами. Автобусы развозили нас на работу, а жен каждый день бесплатно доставляли на рынок. Во второй мой приезд в Тегеране мне вы­делили отдельную двухкомнатную квартиру в центре города и служебный автомобиль с водителем. Приставили привратника (слугу), который занимался уборкой в доме и выполнял любые просьбы. Для нас, советских людей, подобное было чуждо. Мы не привыкли, чтобы нам все преподносили на блюдечке с голубой каемочкой по первому требованию, начиная от солидных вещей и кончая банальными канцтоварами. Лечение мы получали в совет­ском госпитале абсолютно бесплатно. Был случай, когда человека, заразившегося гепатитом, на самолете доставили из Кермана в Тегеран и полностью оплатили дорогостоящие медицинские пре­параты швейцарского производства, восстанавливающие печень.

Единственное, что запрещалось, - рожать в Иране детей. Поэтому моя супруга полетела рожать в Россию. А для стар­ших детей при посольстве функционировала школа. Зарплату мы получали в ГКС (Государственном комитете по экономи­ческим связям с зарубежными странами) при советском по­сольстве. Выплачивали нам, правда, лишь 40 % от зарплаты, остальные 60 направлялись в пользу советского государства. Но даже эти деньги были на порядок выше того, сколько нам платили за аналогичную работу в Союзе. Жены наши в Иране не работали, зарплаты хватало и обеспечить семью, и отло­жить деньги на автомобиль. Я, например, как передовик про­изводства, получил в Иране талон на «Волгу-21».

Официальной валютой Ирана является риал, но факти­чески люди пользовалась туманами (1 туман равнялся 10 ри­алам). Ходило выражение: «С туманами - жизнь туманная, с риалами - реальная». Вообще процесс получения денег был многоступенчатым. Нам давали туманы, которые мы обмени­вали в Иране на доллары. А в СССР мы получали за валюту сертификаты, с помощью которых отоваривались в «Березке».

   -     Как известно, до ислама персы исповедовали рели­гию зороастризм. В последние годы зороастризм в Иране вновь обретает былую популярность, в том числе среди молодежи из консервативных семей, которые тянутся к западному образу жизни, устав от строгих рамок ислама. Что Вы думаете по этому поводу?

-     Среди персов, с которыми мне довелось работать в Ира­не, не было людей, демонстрировавших свою приверженность зороастризму. Близкой дружбы мы с ними не водили, прави­тельство этого не поощряло. И мы, и иранцы были осторожны в словах и поступках.

Про зороастризм я слышал на экскурсиях. Принимаю­щая сторона организовала нам культурные поездки по всей стране. Мы видели главные достопримечательности и истори­ческое наследие Исфагана, Шираза, Хамадана, Персеполиса, Кума и других городов. В Кермане мне запомнились глиняные возвышения, где зороастрийцы сжигали своих покойников или отдавали их на растерзание зверям.

  -    Уважаемый Борис Владимирович, расскажите о себе. Как вы пришли в профессию и как оказались в Иране?

-    Я родился в Самарканде в семье музыкантов и инже­неров. Мой дедушка Борис Николевич Кастальский был зна­менитым археологом, специалистом по древним монетам, военным инженером. В семь лет я остался сиротой, и на вос­питание меня взяли бабушка и тетка из Ташкента.

В школе мне повезло с учителем географии. Н.Н. Федяй от­крыл в школе кружок геологии, водил нас в горы, где мы собира­ли камни. В 1947 г. я поступил на геолого-разведочный факультет Среднеазиатского политехнического института, три года прорабо­тал в «Средазуглеразведке». Затем женился на Валерии, с которой мы вместе уже 57 лет. После свадьбы в 1957 г. я переехал к жене в Душанбе, где работал в Институте геологии Академии наук Тад­жикской ССР. Параллельно закончил аспирантуру в Ленинграде и защитил диссертацию под названием «Этология и условия об­разования угленосных отложений Гиссарского хребта».

Выезжал в командировки на Кавказ, Монголию, Камчат­ку, а в Иран я попал после того, как к нам в Академию наук Таджикской ССР в командировку приехали геологи из Мо­сквы. Один из них, Геннадий Бесчастнов, предложил коман­дировать меня в Иран. Свою роль сыграло то, что я состоял в партии и свободно владел английским и фарси. Так, с 1966 по 1970 г. я проработал в Кермане, а с 1972 по 1975 г. - в Тегеране.

После Ирана мы с супругой переехали в Москву, я про­шел по конкурсу в Геологический институт Академии наук СССР и в 1987 г. защитил в Москве докторскую диссертацию. У нас с женой двое детей и четверо внуков.

   -    Чем отличается работа в СССР от труда в восточ­ных странах? Там нет русской надежды на «авось», все четко распланировано, или есть какая-то особенная специфика?

-    В Иране наша работа была четко регламентирована. Со­ветские люди находились под двойным «колпаком»: с одной стороны их контролировала Иранская служба безопасности «Савак», с другой - родные органы. Нас всегда и всюду сопро­вождали переводчики.

Кстати, в Иране я легко общался с местным населением, так как свободно владел английским и таджикским, который сильно походит на фарси. Иранцы воспринимали мой тад­жикский как древнеперсидский. Мне даже говорили, что слу­шают таджикскую речь как музыку. В русском и персидском языках, кстати, тоже немало сходной лексики, всевозможных заимствований. Например, касса на фарси - сундук, полуось - полуос, заимствованное слово «мерси» - спасибо.

Многие наши рабочие вообще никаких иностранных язы­ков не знали. Парни из Донбасса выучили ровно одно персид­ское слово, а все остальное пытались объяснить иранцам же­стами. В таких случаях я приходил на выручку.

В работе с иранцами нужно обязательно учитывать вос­точный менталитет. Народ этот неторопливый, привык ра­ботать не спеша, опоздания там в порядке вещей. Договари­ваемся, к примеру, с шофером, что в шесть утра поедем на месторождение. Я встаю в пять, а шофер может приехать и в десять, и в двенадцать. Я возмущаюсь, высказываю ему. А он удивляется, почему мы, русские, такие торопливые. Был слу­чай, когда машина сломалась, шофер заглянул под капот, ни­чего не понял, и совершенно спокойно уселся и стал ждать. Ему даже в голову не пришло заглянуть под машину.

Причины такой неторопливости, думаю, кроются в клима­те. С 12 до 4 часов дня там стоит страшная жара, все вымирает, работать невозможно. Местные жители спасаются от нее, как могут, в основном, постоянно пьют чай. Были и вовсе курьез­ные случаи, когда я приезжал на полевые работы и видел, как иранцы спали на лопатах... Если я обращался к рабочим, они показывали на свой глаз и клялись: «Чашм! Чашм, ага!». Это означало: готов глаз свой вырвать ради тебя. Но на этом дело в основном и заканчивалось, расшевелить их было почти невоз­можно. Однако надо признать, люди они на редкость гостепри­имные и радушные. Просто дело в разнице менталитетов, по­этому им непонятны наш темп и излишняя суетливость.

    -      Вы жили и работали в Иране, в общей сложности, семь лет. Что вам больше всего запомнилось в этой стране и каким было первое впечатление?

-      Оно получилось незабываемым. После темной засне­женной Москвы перед нами предстало море огней. Поразило, что ночью город живет, светится яркими переносными фона­рями, под которыми студенты что-то учат, народ свободно гу­ляет. На улицах на каждом шагу продавали золото.

Огромное впечатление на меня произвел праздник Шах- сей-вахсей. Как известно, в исламе выделяются два больших течения - суннизм и шиизм. Большая часть мусульман явля­ется суннитами, последователи шиизма, в основном, обитают в Иране и Азербайджане. Праздник Шахсей-вахсей служит хо­рошим индикатором различий между шиитами и суннитами. В этот день шииты отмечают годовщину смерти внука про­рока Мухаммеда, имама Хусейна, который был мученически убит. И правоверные шииты в это день должны показать, что тоже готовы стать мучениками ради ислама.

Мы жили напротив мечети и видели, как под нашими ок­нами проходила большая процессия молодых людей в черных рубашках с вырезами в районе лопаток или просто обнажен­ных по пояс. Под призывы муллы «Шах Хусейн, вах, Хусейн» (владыка Хусейн, о горе Хусейну!) они стегали себя плетьми по спинам до крови. В праздники народ не работал, все учреж­дения закрывались. Ходили слухи, что убили какого-то аме­риканца, который попытался вмешаться в ход процессии. В траурные дни нам советовали никуда не выходить, мы заранее запасались продуктами и тихо сидели дома.

Впрочем, и в обычные дни наши люди старались держать ухо востро, так как нередко мотоциклисты срывали с плеч сум­ки. Причем прохожие не только не помогали поймать вора, а, наоборот, подбадривали его, когда он уходил от погони.

Еще меня поразило искусство иранцев изумительно тор­говаться. Для них это не просто борьба за скидку, а целое те­атральное представление. Торги на восточном базаре можно смотреть как спектакль. Вообще, иранцы - азартный народ. Кстати, территория Посольства РФ в Тегеране - собственность России, ее выиграл в карты офицер царской армии.

С годами я все чаще вспоминаю Иран, где прошла моя молодость, где мне было одновременно сложно и легко, опас­но и любопытно и очень-очень интересно. Я многое там узнал, многому научился, и это необычайно пригодилось мне в даль­нейшей работе и вообще в жизни.

В заключение еще раз хочу подчеркнуть, что я до сих пор вспоминаю с трепетом свою деятельность в этой стране и хочу, пользуясь случаем, передать иранскому народу сердечный привет. От всей души желаю успехов и благополучия Ирану и иранскому народу!

Беседовала Зарема Цыганова,
специальный корреспондент «Евразийского юридическо­го журнала»