Визитная карточка
Черниченко Станислав Валентинович – один из ведущих российских юристов-международников, советник Центра международного права и международной безопасности Института актуальных международных проблем Дипломатической академии МИД Российской Федерации, президент Международно-правового клуба, член Постоянной Палаты Третейского суда (Гаага).
№ 9 (28) 2010г.
Преподавательскую деятельность сочетает с научной и дипломатической работой. В течение 15 лет был членом делегации СССР в Комиссии ООН по правам человека. С 1988 по 1998 г. – членом Подкомиссии ООН по предупреждению дискриминации и защите меньшинств (независимым экспертом). В 1987 г. избран вице-президентом Конгресса ЮНЕСКО по преподаванию прав человека, информации и документации (Мальта). В качестве Специального докладчика Подкомиссии ООН в личном качестве принимал участие во Всемирной конференции по правам человека (Вена). Принимал участие в ряде других конференций и встреч дипломатического, научного и общественного характера. В 1998 г. был приглашен правительством Камбоджи для оказания экспертной помощи при организации процесса над лидерами красных кхмеров. С 2004 по 2008 г. был членом Консультативного комитета Рамочной конвенции Совета Европы о защите национальных меньшинств.
Им опубликовано 400 научных работ, среди которых особо можно отметить «Теорию международного права» (в 2 т., М., 1989) и «Очерки по философии и международному праву» (М., 2009).
– Станислав Валентинович, можно ли говорить о правах человека именно в евразийском правовом пространстве?
– Надо сначала уточнить, во-первых, что имеется в виду под евразийством, и, во-вторых, о каком именно правовом пространстве идет речь – внутригосударственном или международно-правовом.
Концепция евразийства стала активно обсуждаться еще в начале ХХ в. Она получила дальнейшее развитие в работах Л.Н.Гумилева. В какой-то степени политическую окраску она нашла в высказываниях президента Казахстана Н.Назарбаева. Это, конечно, не географическое понятие. Вернее, не столько географическое, сколько культурологическое и геополитическое. Абсолютно четких границ, наподобие государственных, у евразийства нет. Если ориентироваться на общества, составляющие то, что можно назвать евразийством, внесшие свой вклад в его возникновение и формирование его общего культурного наследия, то без политической составляющей здесь не обойтись.
Можно было бы сказать, что в понятие евразийства так или иначе входят государства, ранее бывшие союзными республиками СССР. Не будем, однако, подчеркивать политическую сторону того, что нас сейчас интересует. Следует только помнить о культурной стороне феномена евразийства. Кажется поэтому, что не стоит обращать слишком много внимания на политические симпатии и антипатии властей, находящихся в орбите евразийства. Но это приходится учитывать. Центробежные тенденции, существующие именно из-за позиции властей отдельных государств, которые, на первый взгляд, должны были бы входить в зону евразийства, говорят о сужении этой зоны. Вероятно, можно в нее включать государства – члены СНГ. Если интеграционное движение в рамках СНГ будет развиваться, то концепция евразийства может обрести политический и правовой каркас, превратиться из концепции в нечто более определенное, например, в разноуровневую конфедерацию. В конце концов, не в названии дело. Но и в настоящее время есть все основания говорить о правах человека в евразийском правовом пространстве, причем в международно-правовом, имея в виду, прежде всего, СНГ.
– Почему же нельзя обсуждать вопрос о правах человека в евразийском правовом пространстве с позиций внутригосударственного права?
– Просто потому, что нет евразийского внутригосударственного права. Можно рассматривать вопросы о правах человека на Украине, в Узбекистане, в Белоруссии и т. д. с точки зрения их внутреннего права, но это не те проблемы, которые можно отнести к проблемам евразийства. Несомненно, есть сходные проблемы в области прав человека в государствах, которые могут считаться входящими в евразийскую зону. При желании сотрудничать в их решении на межгосударственном уровне необходимо прибегнуть к международному праву. Это, таким образом, сфера евразийского международно-правового пространства.
– Можно ли отметить какие-либо проблемы в области прав человека, существующие в евразийской, как Вы ее называете, зоне, которые привлекают внимание международного сообщества или должны были бы представлять интерес для государств, входящих в эту зону?
– Этот вопрос требует сначала общего ответа. Разумеется, такие проблемы есть. И их довольно много. Я не стал бы подчеркивать, что проблемы, о которых идет речь, это проблемы собственно евразийской зоны. Такого правового понятия нет. Да и в политике можно говорить только, как я уже указывал, о концепции евразийства.
Евразийское международно-правовое пространство – термин условный. Оно существует как комплекс разнообразных международно-правовых норм, связывающих государства, которые, предположительно, могут быть включены в зону евразийства. Оно неоднородно. Надо поэтому обсуждать проблемы в области прав человека, которые Вы назвали, с позиций государств, объединяемых тем, что допустимо обозначать как евразийство, не преувеличивая сходства их позиций, но и не преуменьшая его.
Когда я сказал, эти проблемы не являются проблемами собственно евразийской зоны, я имел в виду и другое. Они так или иначе затрагивают все человечество. Беды и страдания какой-то части человечества неизбежно являются бедами и страданиями всего человечества. Недавно я прочел в одной из газет фразу: «Род человеческий существует, а человечества нет». Если бы это было так, не было бы международного права, не возникала бы необходимость в обсуждении проблем прав человека. Не было бы своеобразного «общего знаменателя» в межгосударственных отношениях. В течение многих лет я принимал участие в качестве независимого эксперта по правам человека в работе органов ООН, а затем сравнительно недолго – в качестве члена Консультативного комитета Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы. Я вынес стойкое впечатление от работы в этих органах и других международных форумах, что ни один самый одиозный режим никогда не осмеливался на международных встречах заявлять о своем несогласии с какими-либо правами, которые международное сообщество относит к категории прав человека. А сотрудничество государств в борьбе с терроризмом, наркоторговлей, пиратством, не говоря уже о позитивных аспектах сотрудничества, свидетельствует о том, что человечество начинает осознавать себя как единое целое. В какой мере – это предстоит решить истории.
Не следует думать, что международные нормы о правах человека напоминают клише, которое применимо к любой ситуации в области прав человека, и тем самым будет справедливо оценена данная ситуация. Надо учитывать особенности конкретных случаев и ситуаций в каждой стране и регионе. Кстати, ряд норм, относящихся к правам человека, имеют рекомендательную природу, не приобрели еще качества юридических (международно-правовых) норм. Короче говоря, на такие проблемы не нужно смотреть с высоты птичьего полета. Вместе с тем, это не предлог для оправдания нарушений прав человека со ссылкой на специфику ситуации в стране или регионе.
Я должен сказать также о проблемах, касающихся прав человека, которые важны для всех, хотя они, казалось бы, не имеют прямого отношения к государствам, входящим в СНГ, не имеют, если можно так выразиться, строго евразийского характера. Упомяну, например, дело Кононова в Европейском суде по правам человека, Консультативное заключение Международного Суда ООН по Косово.
– Хорошо, что Вы обратились к примерам. Общие рассуждения наверняка нужны, но примеры из практики имеют первостепенное значение. Хотелось бы услышать, прежде всего, о проблемах в области прав человека, которые имеют непосредственное отношение к государствам, входящим в евразийскую зону.
– Я уже сказал, что этих проблем много. В настоящее время вызывают серьезную озабоченность события в Киргизии. Естественно, это касается в первую очередь России, хотя не меньшее беспокойство они вызывают и у других членов СНГ, особенно у Узбекистана и Казахстана. Поскольку ситуация далека от стабильности, давать ей международно-правовую оценку в целом, включая и вопросы прав человека, пока преждевременно.
Я не берусь перечислять проблемы, о которых вы спрашиваете. Есть наряду с этим кое-что, заслуживающее размышлений. Я считаю, что резолюция Парламентской Ассамблеи Совета Европы 1738 (2010) от 22 июня 2010 г. о средствах правовой защиты от нарушений прав человека в Северокавказском регионе нуждается в комментариях. Некоторые независимые российские эксперты высказали недоумение по поводу того, что российская делегация в ПАСЕ голосовала за эту резолюцию. Не собираясь рассматривать шаг за шагом все формулировки резолюции, отметим несколько оттенков, в ней присутствующих.
ПАСЕ вспомнила «с облегчением» об «окончании актов войны» в Чечне, которые имели «опустошающий эффект для гражданского населения» в течение «двух чеченских войн» (в резолюции две чеченских войны, правда, поставлены в кавычки). Не слишком ли поздно? Затем ПАСЕ с одобрением отозвалась о «впечатляющих усилиях, предпринятых властями Российской Федерации и Чеченской республики по восстановлению городов» и т. д. Можно подумать, что власти Российской Федерации и власти Чеченской республики – две власти, существующие независимо друг от друга или, иными словами, Российская Федерация – это одно, а Чеченская республика – это совершенно другое. Далее, резолюция, осуждая террористические акты, выражает свое «сострадание и солидарность друзьям и членам семей жертв всех типов насилия, включая недавние взрывы в московском метро и бесчисленные, продолжающиеся нападения на население кавказских республик». ПАСЕ почему-то забыла выразить свое соболезнование правительству Российской Федерации, чьи граждане пострадали в результате террористических актов.
Бесспорно, ряд положений резолюции не вызывает сомнений. Но надо учитывать, что настроения большей части ПАСЕ далеки от симпатий к России. Это видно хотя бы из оттенков тех формулировок, которые я привел. Если мы припомним резолюцию 1633 (2008) от 2 октября 2008 г., посвященную событиям на Кавказе 8 августа 2008 г., где Россию обвиняли в непропорциональном использовании вооруженных сил против нападения грузинской стороны на Южную Осетию, а также призывали Россию отозвать признание Южной Осетии и Абхазии, вряд ли нужно рассуждать об объективности ПАСЕ.
Вот поэтому и не стоит молчать о поддержке российской делегацией резолюции 1738 (2010). Возможно, было бы логичнее воздержаться при голосовании, чтобы не выглядеть как унтер-офицерская вдова, которая, говоря словами городничего из «Ревизора», сама себя высекла. ПАСЕ уже неоднократно демонстрировала предвзятость при рассмотрении тех или иных вопросов, часто называемую политизированностью или двойными стандартами. Это особенно бросается в глаза, когда разговор ведется о правах человека. Слабым утешением может служить то, что резолюции ПАСЕ – рекомендации и из-за своей в ряде случаев предвзятости не имеют морально-политического веса, который должны были бы иметь. Впрочем, двойные стандарты – беда не только ПАСЕ, но и других международных органов. Об этом следовало бы поговорить отдельно.
– Раз уж затронут вопрос о нападении режима Саакашвили на Южную Осетию и связанных с ним проблемах, прежде чем говорить о двойных стандартах, есть смысл остановиться на событиях 8 августа 2008 г. Прошло два года с момента этих трагических событий. Можно было бы расставить более четкие международно-правовые акценты в годовщину нападения. Тем более, что этот вопрос явно находится в плоскости евразийской проблематики. В телепередачах время от времени повторяют известные тезисы о грузинской агрессии, о принуждении грузинской стороны к миру. Не считаете ли Вы, что следует кратко охарактеризовать с международно-правовой точки зрения ситуацию, сложившуюся в результате действий грузинского руководства 8 августа 2008 г., внося, если нужно, определенные уточнения?
– Слишком кратко не получится. Россия долгое время исходила из того, что Грузия была принята в члены ООН в границах бывшей Грузинской ССР, включая Южную Осетию и Абхазию. О территориальной целостности Грузии говорили и некоторые резолюции Совета Безопасности ООН. В конце концов, были достигнуты международные соглашения, направленные на предотвращение вооруженных столкновений между грузинскими вооруженными силами, в одном случае – с осетинскими воинскими формированиями и в другом – с абхазскими. Вопрос о признании Южной Осетии и Абхазии, независимо от позиций южноосетинской и абхазской сторон, в соглашениях не стоял.
Постоянные провокации и неуклонное нагнетание напряженности с грузинской стороны на линиях, разделяющих южноосетинскую и абхазскую стороны от грузинской, вопреки достигнутым соглашениям уже давали право южноосетинскому и абхазскому народам конституировать себя как субъектов международного права. Это вытекает из толкования принципа равноправия и самоопределения народов, содержащегося в Декларации принципов международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 24 октября 1970 г. Декларация считается официальным толкованием ООН ряда основных принципов международного права.
А вооруженное нападение на Южную Осетию и истребление мирных жителей – итог политики Саакашвили, свидетельствующий, что принцип территориальной целостности к данной ситуации неприменим. Отражение грузинского нападения силами осетинских ополченцев и 58-й армии можно рассматривать как реализацию ст. 51 Устава ООН, предусматривающую право жертвы нападения на индивидуальную и коллективную самооборону. Южноосетинская сторона имела право на индивидуальную самооборону как новый субъект международного права, а на помощь российских вооруженных сил – как коллективную самооборону. В то же время российская сторона осуществляла свое индивидуальное право на самооборону, так как российский миротворческий контингент, размещенный в Южной Осетии согласно ранее достигнутому соглашению, также подвергся нападению. С российской стороны имело место сочетание помощи, оказываемой южноосетинской стороне (в порядке коллективной самообороны), и индивидуальной помощи (как помощи своим миротворцам).
– Можно ли говорить о самообороне в отношении Абхазии? Действительно, режим Саакашвили организовал систематические провокации на линии, разделяющей абхазскую и грузинскую стороны, и явно готовился напасть на Абхазию, несмотря на присутствие российских миротворцев, имеющих мандат от СНГ. Это тоже давало право Абхазии, опираясь на принцип самоопределения, рассматривать себя как самостоятельное государство, как субъект международного права. Но разве угроза нападения – основание для самообороны? В этом случае мы должны были бы признать расширительное толкование самообороны, против которой всегда российская доктрина выступала.
– В том-то и дело, что вооруженное нападение может распадаться на несколько стадий. Ввод грузинских воинских подразделений в Кадорское ущелье и вообще вся обстановка в этом районе уже могут рассматриваться как начало вооруженного нападения. Карты, захваченные у грузинской стороны, подтверждают план захвата Абхазии. Таким образом, и здесь можно говорить о самообороне без колебаний (для абхазской стороны – индивидуальной, а для российской стороны – коллективной).
– Можно ли говорить о российской помощи Южной Осетии и Абхазии в порядке осуществления коллективной самообороны в то время, когда Россия официально еще не признала независимость Южной Осетии и Абхазии? Как известно, Россия их признала немного позже, в конце июня 2008 г.
– Статья 51 Устава ООН, предусматривающая право государства на индивидуальную и коллективную самооборону в случае вооруженного нападения, не содержит каких-либо препятствий для участия в коллективной самообороне в том или ином виде государств, которые официально еще не признали жертву нападения субъектом международного права. Государство приобретает качество субъекта международного права независимо от признания этого качества другими государствами, естественно, при наличии определенных объективных данных, например, в случае приобретения качества субъекта международного права в соответствии с принципом самоопределения народов. Не имеет значения, когда точно это качество приобретено. Важно, что к моменту нападения грузинской стороны оно уже, бесспорно, у Южной Осетии и Абхазии было.
– Часто утверждают, причем на самом высоком официальном уровне, что Грузия совершила 8 августа 2008 г. агрессию. Вы говорите о самообороне в связи с вооруженным нападением грузинской стороны. Нет ли здесь противоречия? Может быть, вооруженное нападение и агрессия – одно и то же?
– Во-первых, понятие агрессии шире понятия вооруженного нападения. Во-вторых, именно вооруженное нападение, которое дает право жертве нападения на индивидуальную и коллективную самооборону, может рассматриваться как наиболее опасный вид вооруженной агрессии. В-третьих, юридически значимую оценку совершения акта агрессии для межгосударственного сообщества выносит Совет Безопасности ООН. Это не препятствует любому государству самостоятельно квалифицировать те или иные действия как акт агрессии. Но только если государство сочтет, что на него совершено вооруженное нападение, оно вправе прибегнуть к самообороне, не дожидаясь решения Совета Безопасности и без ущерба для его полномочий.
Физически определенные действия государства могут рассматриваться и как вооруженное нападение, и как наиболее опасный вид вооруженной агрессии. Наиболее типичные акты вооруженной агрессии, перечисленные в ст. 3 определения агрессии, принятого резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 3314 (ХХIX) от 14 декабря 1974 г., раскрывают, в основном, и содержание вооруженного нападения. Сама по себе эта резолюция – рекомендация. Но с течением времени ее положения, во всяком случае положения ст. 3, приобрели характер обычных норм международного права, что подтверждается высказыванием Международного Суда ООН по делу Никарагуа против США в решении от 27 июня 1986 г.
Что касается выражения «принуждение к миру», то оно использовалось в практике ООН для обозначения принудительных действий с использованием вооруженных сил по решению Совета Безопасности ООН. Вряд ли можно признать удачным его использование в отношении грузинской стороны. Вполне достаточным было бы говорить о самообороне. Между прочим, в Уставе ООН оно не встречается. В Концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденной Президентом 12 июля 2008 г., это выражение применяется для характеристики использования силы только при санкционировании Советом Безопасности ООН.
– Вернемся к проблемам более широкого плана. К таким проблемам, вне всякого сомнения, относится постановление Большой палаты Европейского суда по правам человека по делу В.М.Кононова, объявленное 17 мая 2010 г. В Заявлении МИД России, последовавшем сразу после объявления постановления, отмечается, что Большая палата фактически согласилась с теми, кто стремится пересмотреть итоги Второй мировой войны и обелить нацистов и их пособников. Не могли бы Вы как юрист-международник, много лет занимающийся правами человека, дать оценку постановлению Большой палаты?
– Трудно давать юридическую оценку постановлению, которое явно политизировано, страдает тем, что я уже назвал двойными стандартами. Казалось бы, что вопрос об обвинении Кононова в якобы совершенных им военных преступлениях латвийскими судебными органами снят в результате постановления Европейского суда по правам человека от 24 июля 2008 г. Латвия, согласно этому постановлению, нарушила ст. 7 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., которая предусматривает, что никто не может быть признан виновным за действие или бездействие, не являвшееся преступлением по национальному или международному праву в то время, когда оно было совершено. Латвийское правительство обжаловало постановление от 24 июля 2008 г., обратившись в Большую палату Страсбургского суда. И Большая палата четырнадцатью голосами против трех постановила, что Латвия не нарушила ст. 7 (п. 1) Конвенции.
Прежде всего, было бы неправильным избегать морально-политической оценки того, что произошло. Участника Второй мировой войны, 87-летнего партизана, сражавшегося в Латвии против нацистов и их пособников, спустя более полувека латвийские власти обвиняют в совершении военных преступлений против пособников гитлеровцев, а Страсбургский суд считает таких пособников фактически правыми. Чудовищная нелепость и аморальность такой позиции Палаты очевидна.
Обращаясь к юридическим аспектам постановления, нужно выделить два вопроса, которых Палата должна была коснуться в той или иной мере. Первый: действия Кононова в 1944 г., в которых его обвиняли, не представляли военного преступления. Второй: срок давности за эти действия в любом случае давно истек. Если первый вопрос верен, то, в принципе, отпадает необходимость ответа на второй.
Кононов в Страсбургском суде не рассматривался, конечно, как обвиняемый или подсудимый. Он выступал как заявитель, направивший жалобу против Латвии. Большая палата подтвердила, что Европейский суд по правам человека не должен в принципе заменять внутригосударственную юрисдикцию (п. 189 постановления). В особом мнении председателя Страсбургского суда Ж.-П.Коста, поддержанном болгарским и румынским судьями, указывается, что Суд – не четвертая инстанция, не международный уголовный трибунал, и не его задача «пересудить» заявителя за события, случившиеся 27 мая 1944 года.
Вместо этого Большая палата (точнее – ее большинство) заняла практически обвинительную позицию по отношению к заявителю, пытаясь рассмотреть фактическую сторону дела по существу. Много места в постановлении занимает обзор международно-правовых и внутригосударственных актов в области права вооруженных конфликтов (в том числе советского уголовного законодательства), охватывая период до Второй мировой войны и после нее. Среди них оказались проекты международных договоров (например, проект Токийской конвенции 1934 г.) и мало кому известная инструкция вооруженным силам США (кодекс Либера 1863 г.), которая якобы представляла попытку кодифицировать законы и обычаи войны, и т. п. В этом списке теряются действительно важные документы – Устав Международного Уголовного Трибунала в Нюрнберге 1945 г., приговор Трибунала и Нюрнбергские принципы, признанные Генеральной Ассамблеей ООН принципами международного права. Между тем, эти документы в данном деле имеют решающее значение.
В особом мнении Ж.-П.Коста, поддержанном двумя его коллегами, справедливо ставится вопрос о применимости ст. 6 (b) Устава Трибунала, который впервые сформулировал правовое определение военных преступлений, к делу Кононова. Устав посвящен ответственности лиц, действовавших в интересах европейских держав «Оси», а Кононов сражался против них. Общепризнанного нормативного определения военных преступлений не было. В статье 6 (b) раскрывается понятие таких преступлений, совершенных нацистами, их союзниками и их пособниками. Ссылки на Женевские конвенции 1949 г., протоколы к ним 1977 г., Конвенцию о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности 1968 г. и другие акты, допускающие более широкое толкование военных преступлений, к делу Кононова никакого отношения не имеют. Речь идет или о преступлениях гитлеровцев, их союзников и их пособников, или о преступлениях, совершенных после вступления данных актов в силу. Ни в Московской декларации 1943 г., ни в процессах, проведенных в СССР в 1943 г. и позднее, ни в законе Союзного Контрольного Совета для Германии № 10, ни в процессах в национальных трибуналах в Австралии, Великобритании, Канаде и других странах никогда не поднимался вопрос об ответственности за военные преступления тех, кто сражался на стороне государств антигитлеровской коалиции.
Анализ постановления Большой палаты позволяет утверждать, что она рассматривала не вопрос о применимости ст. 7 (п. 1) Конвенции о защите прав человека и основных свобод, но старалась изо всех сил доказать, что Кононов в 1944 г. совершил военные преступления. Палата проигнорировала, в частности, довод, приводившийся заявителем и Российской Федерацией, выступавшей в качестве третьей стороны, о том, что действия Кононова в отношении жителей селения Малые Баты, выдавших немецкой оккупационной администрации отряд майора Чугунова, являются действиями, совершенными советскими гражданами тоже против советских граждан, сотрудничавших с гитлеровцами, и уже поэтому не относятся к военным преступлениям. Палата воздержалась, по крайней мере, от высказываний по поводу правомерности включения Латвии в состав СССР, но зато сделала расплывчатый вывод о том, что не только персонал вооруженных сил воюющих или их граждане могут быть обвинены в военных преступлениях. Все остальные рассуждения Большой палаты были направлены на то, чтобы доказать, что действия Кононова и его группы не обеспечили соответствующим жителям селения Малые Баты справедливый суд и т. д., что именно они совершили военные преступления. Палату не интересовало сотрудничество жителей селения с немецкой администрацией. К тому же не учитывалась специфика партизанской войны, которая в 1944 г. не была отражена в действовавшем в тот период международном праве.
Главные выводы постановления Большой палаты заключаются в том, что: а) Устав Нюрнбергского Трибунала не дал исчерпывающего определения военных преступлений, влекущих индивидуальную ответственность; б) наряду с Нюрнбергским процессом внутригосударственные суды якобы восприняли во время и после Второй мировой войны практику привлечения к суду вообще всех лиц, совершивших военные преступления (опираясь и на приговор, и на принципы, согласно которым к 1939 г. эти лица подлежали наказанию); в) к маю 1944 г. военные преступления уже были определены как акты, противоречащие законам и обычаям войны (пункты 207, 209, 213 постановления).
Смысл этих выводов выходит далеко за рамки дела одного Кононова. Основная их цель – стремление доказать, что между гитлеровцами и их союзниками, совершавшими массовые военные преступления, и теми, кто с ними боролся, нет никакой разницы. Отсюда и искаженное толкование Нюрнбергских принципов, и фальсификация Нюрнбергского процесса.
– Но защитники постановления Большой палаты могут задать вопрос: разве среди тех, кто боролся с нацистами и их союзниками, не допускались нарушения международного гуманитарного права?
– Идеального соблюдения права вооруженных конфликтов или, как его теперь часто называют, международного гуманитарного права (или законов и обычаев войны, как его по старинке называет Большая палата) не бывает. Это возможно лишь в случае отсутствия реального вооруженного конфликта. Массовый и систематический характер нарушений данных норм как государственная политика, массовое одичание, как иногда, например, говорили о германской армии, вызвали к жизни необходимость Нюрнбергского и Токийского процессов и ряда процессов в странах антигитлеровской коалиции. Я сейчас не касаюсь других категорий преступлений (против человечности, прежде всего). С какими-то отклонениями от норм гуманитарного права со стороны собственных военнослужащих страны антигитлеровской коалиции в состоянии были справиться сами. Но не они волновали международное сообщество.
Главное же, если следовать логике постановления Большой палаты, надо якобы видеть в том, что теперь пора привлекать к ответственности за нарушения законов и обычаев войны, скажем, участников движения сопротивления во Франции, которые уничтожали коллаборационистов, или итальянских партизан, расстрелявших Муссолини (тех из них, кто еще жив).
– Что можно сделать, чтобы постановления такого рода не повторялись, ведь постановление Большой палаты окончательно, его нельзя обжаловать?
– Постановление Большой палаты откровенно политически мотивировано, и противодействие ему должно в первую очередь оказываться политическими средствами. Требуется постоянно поднимать этот вопрос в ООН, Совете Европы, в двусторонних контактах с другими странами. Это необходимо делать, чтобы не дать его замалчивать в западных средствах массовой информации. Кроме того, это создаст почву для обсуждения политических предпочтений судей, голосовавших за постановление, их близости к праворадикальным и пронацистским кругам.
Не следует думать, что все постановления Европейского суда по правам человека заслуживают отрицательной оценки. Но среди них есть вызывающие справедливую критику. В Заявлении МИД России от 17 мая 2010 г. говорится о кризисном состоянии Суда и о его реформировании. Дело Кононова – не только свидетельство этого, но и один из сигналов, указывающих на настоятельную необходимость реформирования Суда. В то же время, очевидно, нельзя ожидать какого-либо более или менее готового рецепта такого реформирования. Не хочется быть пессимистом, но надеяться, что любая реформа Суда приведет к его совершенству, создаст условия для его абсолютной объективности и беспристрастности, не очень реалистично. Однако вполне оправдано стремление устранить появление юридических «уродцев» наподобие настоящего постановления.
– Пристальное внимание мировой общественности приковывает Консультативное заключение Международного Суда ООН от 22 июля 2010 г. о соответствии международному праву односторонней декларации о независимости Косово. Суд, как известно, высказал мнение, что декларация не нарушает международного права. Заключение Суда затрагивает ряд государств, в том числе и расположенных в евразийском пространстве. В прошлом даже проводили параллель между признанием, с одной стороны, Южной Осетии и Абхазии и, с другой, независимости Косово. Как вы оцениваете заключение Суда?
– Консультативное заключение было принято по запросу Генеральной Ассамблеи ООН на основании ее резолюции 63/3 от 8 октября 2008 г. Суть поставленного перед Судом вопроса заключается в следующем: соответствует ли односторонняя декларация о независимости, принятая временными институтами по самоуправлению Косово, международному праву? Кратко заключение Суда гласит: декларация о независимости Косово не нарушает общее международное право, резолюцию Совета Безопасности ООН 1244 (1999) или принятые на ее основе так называемые конституционные рамки.
Отдавая должное роли Международного Суда, приходится сказать, что в данном случае он оказался не на высоте своего положения. Большинство судей – граждане государств, признавших Косово. Можно ли говорить об их независимости? Конечно, надо иметь в виду, что в отличие от споров между государствами, рассматриваемых Судом, консультативные заключения не имеют обязательной юридической силы. Но, учитывая авторитет Суда, есть серьезные основания опасаться политических последствий данного заключения.
Не обсуждая вопрос о том, вправе ли был Суд зайти так далеко в интерпретации резолюции Совета Безопасности 1244 (1999), устанавливающей временный режим управления Косово до определения окончательного статуса этой территории, отметим, что суд уклонился от рассмотрения того, к чему ведет односторонняя декларация о независимости Косово. Он ссылался на то, что Генеральная Ассамблея просила его только ответить, соответствует ли такая декларация международному праву. Дальнейшие рассуждения Суда показывают, что он фактически считает возможным перечеркнуть политический процесс, намеченный резолюцией 1244 (1999), допуская прекращение этого процесса посредством односторонней акции руководства косовских албанцев. На это обратил внимание российский судья Скотников в своем особом мнении. В Консультативном заключении делается неожиданный вывод: декларация о независимости Косово была принята не временными институтами по самоуправлению Косово и не направлена на то, чтобы иметь какой-либо эффект в пределах правопорядка, в котором действуют эти институты, а ее авторы не связаны полномочиями и ответственностью, установленными для этих институтов. Поэтому-то декларация, оказывается, не нарушает нормы международного права. Резолюция 1244 (1999), получается, существует сама по себе, как и вообще международное право, а декларация о независимости Косово – сама по себе.
Следуя таким рассуждениям, можно вообразить любую довольно многочисленную группу, объединенную руководителями, придерживающимися экстремистских взглядов, которые, проживая на определенной территории, приняли декларацию о независимости. Тогда и эта акция не будет противоречить международному праву. Абсурдность такого вывода не нуждается в возражениях.
– Следует ли поднимать вопрос о сходстве признания Южной Осетии и Абхазии, с одной стороны, и признания Косово, с другой?
– Никакого сходства я не вижу. Признание Южной Осетии и Абхазии – результат образования новых государств, новых субъектов международного права на основе реализации принципа равноправия и самоопределения народов, о чем я уже говорил ранее. Албанское население Косово – национальное меньшинство в рамках Сербии. Меньшинства, прежде всего национальные, согласно практике ООН и Совета Европы, права на самоопределение не имеют. Они вправе рассчитывать лишь на особый режим защиты, который в принципе предусмотрен международным правом. В Консультативном заключении Международного Суда не ставится (и не может ставиться) под сомнение, что резолюция Совета Безопасности ООН 1244 (1999) продолжает действовать. В резолюции (имеющей юридически обязательный характер) признается территориальная целостность Сербии, хотя вопрос об окончательном урегулировании косовской проблемы предстоит решить позднее. Само собой разумеется, это не должно наносить ущерб территориальной целостности Сербии. В декларации вице-председателя Суда Томка подчеркивается, что резолюция 1244 (1999) не лишила Югославию (ныне Сербию) права на Косово, которое остается юридически частью Сербии. Томка отрицает возможность «окончательного урегулирования» шагами одной из сторон.
К этому надо добавить, что в Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. право народов на самоопределение, с которого Пакт начинается, отделено от прав лиц, принадлежащих к меньшинствам. Им посвящена ст. 27 Пакта, в которой о самоопределении нет ни слова.
– Вы говорили о проблемах, которые волнуют межгосударственное сообщество, включая и страны, входящие в евразийское пространство. Не кажется ли Вам, что эти проблемы иллюстрируют недостаточную эффективность международного права?
– Я специально остановился на определенных острых проблемах, с которыми сталкивается межгосударственное сообщество. В мою задачу не входило подсчитывать, какое количество международных правонарушений свидетельствует о слабости международного права, или то, как часто соблюдаются нормы международного права. Они соблюдаются достаточно часто, иначе не было бы международных полетов, не было бы нормальных условий для осуществления дипломатических отношений, и, вообще, международная жизнь превратилась бы в хаос. Главная задача юриста-международника – привлечь максимум внимания к тому, как надо решать соответствующие проблемы с помощью международного права.
– Многоуважаемый Станислав Валентинович, что Вы хотели бы пожелать читателям Евразийского юридического журнала?
– Весьма импонирует то обстоятельство, что он действительно стал единственным и ведущим ежемесячным общим юридическим журналом в общем пространстве СНГ. Широка география авторов, это Азербайджан, Армения, Беларусь, Казахстан, Киргизия, Украина, Таджикистан и другие. Радует и то, что очень много полноценных статей и из ближних и дальних российских регионов. ЕврАзЮж целенаправленно и настойчиво ведет умелую редакционную политику, направленную на дальнейшую евразийскую интеграцию.
Новых творческих и организационных успехов, коллеги!
– Благодарю за интервью!
