№ 11 (66) 2013г.

THE EVOLUTION OF INTERNATIONAL LAW IN RUSSIA

An interview with B.I. Nefedov, Doctor of Law, professor of the Omsk branch of the Financial University at the Government of the Russian Federation

Визитная карточка:

Нефедов Борис Иванович, доктор юридических наук, профессор Омского филиала Финансового университета при Правительстве Российской Федерации.

В 1972 г. окончил Свердловский юридический институт, затем работал следователем прокуратуры. После службы в армии вернулся на следственную работу.

В 1977 г. был приглашен на должность преподавателя в Омский государственный университет. С 1980 г. - преподаватель, старший преподаватель, доцент Омской высшей школы милиции МВД СССР. Кандидатскую диссертацию «Правовое положение иностранных граждан в СССР: теоретические вопросы соотношения международного и внутригосударственного регулирования» защитил в 1986 г. в Свердловском юридическом институте. После увольнения в запас в 1994 г. работал начальником юридического отдела Омского филиала АКБ «Нефтехимбанк».

В 2000 г. вернулся на преподавательскую работу. Работал профессором кафедры, заведующим кафедрой, проректором по научной работе Омского юридического института, затем перешел на работу в Омский филиал Финансового университета при Правительстве Российской Федерации, где трудится и сегодня. В 2012 г. В Совете РУДН защитил докторскую диссертацию по специальности 12.00.10 (международное право; европейское право) по теме: «Соотношение международного и внутригосударственного права: проблема формирования межсистемных образований».

Владеет английским языком.

Опубликовал порядка 60 работ общим объемом более 170 п.л. Основные работы в области общей теории международного права, в том числе монография «Межсистемные надотраслевые образования в праве» (2008 г.), ставшая в 2009 г. лауреатом двух Всероссийских конкурсов на лучшую научную книгу года.

***********************************************

-    Уважаемый Борис Иванович, некоторые ученые по­лагают, что фундаментальными вопросами теории меж­дународного права сегодня занимаются лишь «последние романтики», время которых безвозвратно прошло и кото­рые должны, осознав это, уступить свое первенство и ме­сто тем, кто занимается чисто прикладными вопросами международно-правового регулирования. Ваше мнение?

    -    Трудно согласиться с таким подходом. Общетеоретиче­ские конструкции в международном праве в принципе имеют большую практическую значимость, это аксиома. Но чрезвы­чайно важно учитывать те оценки и толкования, которые по­лучают эти конструкции в очередных исторических условиях, если не изживают себя. В этом отношении как нельзя созвучно мудрое выражение Д.И. Менделеева: «...Теория, не проверяе­мая опытом, при всей красоте концепции теряет вес, не при­знается; практика, не опирающаяся на взвешенную теорию, оказывается в проигрыше и убытке.».

Но дело не только (или не столько) в том, что здесь речь идет о вечном споре между «теоретиками и практиками» - своего рода «физиками и лириками».

Следует выделить другую важную тенденцию. Сегодня специалисты в самых различных областях внутригосудар­ственного права все чаще обращаются к международному пра­ву и сравнительному правоведению, а среди представителей науки международной триады (МПП, МЧП, СП) отмечается повышенный интерес к вопросам национального правового регулирования. И это закономерно. Решение общих вопросов теории права невозможно без совместного анализа категорий международного и национального права, без обобщения но­вых тенденций в области правового регулирования, постоян­но возникающих в рамках международного нормотворчества и правоприменения. С другой стороны, решение целого ряда проблем в области международного права, международно­правового регулирования невозможно без глубокого знания, осмысления и даже некоторого переосмысления проблем об­щей теории права.

Но специалисты в области международного права неред­ко считают для себя вполне достаточным тот объем знаний в области общей теории права, который был получен ими еще в период студенчества. Аналогичен подход и наших авторов в области общей теории права только уже по отношению к международному праву, которое они в период обучения не­редко изучают поверхностно, скорее знакомятся. -    

       -  Не слишком ли резко сказано про наших ученых в области общей теории права?

-     Нет, не слишком. Это - общеизвестный факт, которым объясняются некоторые серьезные промахи в отечественной теории права, начиная с определения понятия права.

Так, в современной юридической литературе наиболее распространено (с естественными в таком случае вариациями) определение понятия права как системы общеобязательных, формально определенных норм, установленных и обеспечи­ваемых государством, направленных на регулирование обще­ственных отношений. Нетрудно заметить, что подобное опре­деление игнорируют существование международного права и сегодня справедливо только по отношению к внутригосудар­ственному праву. Его можно считать удовлетворительным в отношении определения понятия права в целом только, ска­жем, в рабовладельческий период развития человечества.

Право как таковое представляет собой совокупность пра­вовых систем (национальных и международной), но не единую универсальную правовую систему. Оно состоит из взаимосвя­занных и взаимодействующих, но самостоятельных элементов, среди которых правовые системы являются только первичны­ми. Общим для этих первичных элементов являются регуля­тивный характер содержащихся в них норм, тесная связь этих норм с государственной волей, принципиальное единство по­нятийного аппарата и другие факторы, которые, тем не менее, не влекут за собой нивелирование их различий. Поэтому, ког­да мы говорим о праве в целом, речь должна идти не о системе права, а о его структуре.

По моему мнению, право - это совокупность самостоя­тельных, формируемых субъектами правотворчества систем общеобязательных, формально определенных норм, установ­ленных, санкционированных или признаваемых субъектами правоотношений в качестве регуляторов общественных отно­шений и охраняемых и обеспечиваемых индивидуально или коллективно.

Или возьмем такой вопрос общей теории, как действие нормативного акта в пространстве.

Абсолютное большинство авторов учебной литературы по общим вопросам теории права, в числе которых С.С. Алек­сеев, В.К. Бабаев, В.М. Баранов, М.Н. Марченко, В.М. Корель- ский, А.И. Косарев, В.В. Лазарев, В.Д. Перевалов, В.М. Сырых, В.С. Нерсесянц и другие, сходятся на том, что нормативно­правовые акты государства распространяют свое действие ис­ключительно на территорию данного государства. Но сегодня понятие «территория, на которую распространяется нацио­нальная юрисдикция», является более широким, чем понятие «государственная территория», это необходимо пояснять сту­дентам.

Известно, что Конвенция ООН по морскому праву 1982 г. закрепила возможность для прибрежных государств устанав­ливать прилежащую зону, исключительную экономическую зону и закреплять за собой континентальный шельф в преде­лах, установленных международным правом. Первые же кон­венции, закрепившие за государствами такое право, появи­лись еще раньше - в 1958 г. Все эти пространства - территории со смешанным правовым режимом. Они располагаются за пределами территориального моря, т. е. не являются государ­ственной территорией, но именно здесь находится простран­ственная сфера действия целого ряда нормативных актов при­брежных государств, распространяющих на эти территории свою ограниченную уголовную, административную и граж­данскую юрисдикцию. Общий правовой статус этих террито­рий, помимо международной регламентации, дополнительно устанавливается отдельными специальными национальными законами. Так, применительно к России такими законами являются ФЗ «Об исключительной экономической зоне Рос­сийской Федерации» от 17 декабря 1998 г., ФЗ «О внутренних морских водах, территориальном море и прилежащей зоне Российской Федерации» от 31 июля 1998 г. и ФЗ «О континен­тальном шельфе Российской Федерации» от 30 ноября 1995 г.

В научных трудах по общей теории права действие нор­мативного акта за пределами государственной территории, на огромных пространствах, сравнимых с территориями целых государств, вообще не исследовалось. Эти явления глобально­го масштаба (как и многие другие, связанные с международ­ным правом) прошли мимо внимания наших специалистов в этой области.

Отметим также, что в Уголовном кодексе Российской Фе­дерации отсутствует указание на то, что в силу ст. 27 Конвен­ции ООН по морскому праву 1982 г. уголовная юрисдикция прибрежных государств в пределах их территориальных вод является ограниченной. Она далеко не всегда распространяет­ся на лиц, совершивших преступление на борту иностранного торгового судна, осуществляющего в «чужих» территориаль­ных водах, скажем, право мирного прохода.

Но на этом «недоразумения» не заканчиваются. так, до настоящего времени в учебниках сохраняется название вну­тренних вод как национальных вод (А.Ф. Вишневский, Н.А. Горбаток, В.А. Кучинский). В то же время к понятию внутрен­них вод термин «национальные воды» давно не применяется, как не применяется к понятию открытого моря после приня­тия в 1958 г. Конвенции об открытом море часто использовав­шийся ранее термин «нейтральные воды».

С.А. Комаров пишет о «внутренних территориальных во­дах в пределах 12 морских миль», хотя таких вод нет и никогда не было. Есть внутренние воды, и есть территориальное море. А.Ф. Черданцев указывает, что «пространства, на которые рас­пространяется суверенитет (власть) государства, включает в себя... двенадцатимильные прибрежные морские воды в пре­делах границ государства». Опять же, такие воды называются не прибрежными морскими водами, а территориальными водами (до 12 морских миль). Э.П. Григонис включает в со­став государства территориальное море шириной 25 морских миль. Откуда взялась такая цифра - нельзя понять.

Целый ряд авторов, среди которых такие видные ученые в области теории права и государства, как В.В. Лазарев, В.М. Сы­рых, В.М. Корельский, В.Д. Перевалов. В.С. Нерсесянц, В.К. Ба­баев, В.М. Баранов и другие из одной научной работы в другую называют в качестве составной части государственной терри­тории континентальный шельф. При этом не достаточно ак­центируется тот факт, что внешняя граница континентального шельфа Российской Федерации определяется в соответствии с нормами международного права, что не весь геологический объект в целом, а его часть в соответствии с нормами между­народного права закрепленная за Россией является ее терри­торией.

Все указанные примеры взяты из учебников для студен­тов, т.е. как раз из той литературы, что лежит в основе полу­чения юридических знаний.

    -    Что же можно сказать в связи с этим о специалистах в области международного права?

-    Здесь тоже очень много «недоразумений».

Возьмите так называемое право, творимое участниками

правоотношений. Дискуссия о них, как об источниках права, казалось бы давно «отшумела» в рамках общей теории госу­дарства и права, гражданского права и трудового права. Но в международном праве эти вопросы по-прежнему остаются предметом споров. так, в качестве правовых явлений многими авторами и сегодня рассматриваются «мягкое право» и суб­право, придается нормативно-правовой характер нормам lex mercatoria, lex finanziaria и т. п. такой подход вступает в противоречие с основополага­ющими положениями общей теории права. Дело в том, что в регулировании общественных отношений принимают уча­стие различные социальные нормы. При этом нормы права хотя и занимают среди них центральное место, но не являются единственными. Кроме них, в качестве норм, регулирующих поведение людей в обществе, принято выделять нормы мора­ли и нравственности, религиозные нормы, нормы обществен­ных организаций, корпоративные нормы и т. д.

Отличие норм права от иных социальных норм как раз и осуществляется по признаку их прямой связи с субъектами правоотношений, обладающими общей, отраслевой или спе­циальной правосубъектностью в определенных отношениях и самостоятельно осуществляющими свои права и обязанности. Нормы права создаются субъектами властно-подчиненных и равноправных правоотношений либо санкционируются ими. Нет подобной связи - нет и правовых норм. Государство дей­ствительно иногда придает правовое значение неправовым со­циальным нормам, но это не превращает их в нормы права, до тех пор пока, они не начинают предсказуемо и единообразно регулировать правоотношения. Даже в том случае, когда речь идет о создании смешанных форм нормативного регулирова­ния, например, международных негосударственных (трансна­циональных) отношений, такие нормы становятся обязатель­ными (т. е. нормами права) только в тех государствах и для тех международных организаций, что принимали участие в их создании и/или приняли на себя соответствующие обязатель­ства.

Или возьмем вопрос о международной правосубъектно­сти индивидов.

По мнению многих наших ученых, к числу которых мож­но отнести К.А. Бекяшева, И.П. Блищенко, М.М. Солнцеву, Е.А. Лукашеву, С.М. Кудряшова, Г.В. Игнатенко, О.И. тиунова, Р.А. Мюллерсона, Н.В. Захарову и других, индивиды и юри­дические лица являются субъектами международного права. Общую основу их позиции можно сформулировать следую­щим образом: нормы международного права в России могут непосредственно наделять физических (и юридических) лиц правами и обязанностями, предоставляя им тем самым воз­можность вступать в международные отношения. В этом про­является самостоятельный международно-правовой статус этих лиц, т. е. их международная правосубъектность.

Некоторые из них (В.В. Гаврилов, К.А. Бекяшев) призна­ют за индивидами международную правосубъектность во­обще без каких-либо оговорок. другие, учитывая, что инди­виды не могут заключать международные договоры, говорят об их «специфической международной правосубъектности» (Г.В. Игнатенко, О.И. тиунов), «временной международной правосубъектности на период своего участия в конкретном международном правоотношении» (С.М. Кудряшов), «огра­ниченной международной правосубъектности» (Е.А. Лукаше- ва) или о субъектах - «дестинаторах» международно-правовых норм (Р.А. Мюллерсон с позицией которого очень близки взгляды А.Я. Капустина и П.А. Скамницкого) и т. д.

По мнению всех этих авторов, характер регулируемого отношения напрямую зависит от характеристики источника регулирующей нормы. Например, если данные отношения урегулированы нормами ГК РФ, то это гражданско-право­вые отношения, если нормами КоАП РФ - административно­правовые и т. д. Отсюда следует логический вывод о том, что все отношения, регулируемые нормами национального зако­нодательства, автоматически являются (становятся) внутриго­сударственными отношениями. те же отношения, что непо­средственно регулируются нормами международного права, автоматически становятся международно-правовыми отно­шениями, а субъекты этих отношений - субъектами междуна­родного (публичного) права.

Теория права исходит из другого. Правосубъектность на­прямую зависит от характера регулируемого общественного отношения. Характер же регулируемого отношения опреде­ляется предметом и методом его правового регулирования, а не природой источника права, в котором содержится регули­рующая норма.

Так, в регулировании отношений, связанных с заключе­нием, исполнением или прекращением административных договоров, принимают определенное участие и нормы граж­данского права, что не трансформирует эти договоры в граж­данско-правовые сделки, поскольку характер регулируемых отношений остается административно-правовым.

Национальное право может регулировать отдельные межгосударственные отношения, но при этом оно вовсе не трансформирует их, не превращает эти отношения и их субъ­ектов в отношения и субъектов иной (внутригосударствен­ной) правовой системы, как и само не становится источником международного публичного права. Поэтому вне зависимости от источника регулирующей нормы субъекты отношений со­храняют способность быть носителем соответствующих прав и обязанностей в рамках природы регулируемых отношений.

Вторым ошибочным тезисом сторонников международ­ной правосубъектности индивидов является то, что они счи­тают все общественные отношения с участием внутригосудар­ственных субъектов, непосредственно регулируемые нормами международных договоров, не транснациональными, а вну­тригосударственными отношениями, не видя разницы между ними. При этом свою позицию они аргументируют примера­ми не внутригосударственных отношений (в их чистом виде), а отношений именно транснациональных.

Отсюда следует общий вывод о том, что факт участия норм международного права в регулировании транснаци­ональных общественных отношений в нашем государстве не трансформирует их, не превращает эти отношения и их субъектов в отношения и субъекты международной право­вой системы. транснациональные отношения действительно могут выходить за пределы юрисдикции одного государства и в этом смысле иногда рассматриваются как международные, но они не являются международными межгосударственными отношениями межвластного характера. Поэтому физические и юридические лица в рамках даже тех транснациональных отношений, что регулируются нормами международных до­говоров, могут обладать только транснациональной, но не международной правосубъектностью.

Конечно, вопрос о международной правосубъектности индивидов не сводим к различию между транснациональны­ми и международными отношениями. Допустим, что имея транснациональную правосубъектность, индивид, со време­нем будет наделен государствами не только специальной, но и отраслевой правосубъектностью, но пока это лишь тенденции, нуждающиеся в не единичных подтверждениях на практике, которых, как представляется, на сегодняшний день еще не до­статочно.

      -    Насколько критически относитесь вы к п. 4 ст. 15 на­шей Конституции?

В последние годы в нашей науке международного права все чаще появляются работы, в которых, опираясь на форму­лировку п. 4 ст. 15 Конституции, утверждается о наличии вер­ховенства норм международных договоров РФ над нормами национального права, якобы существующего в рамках единой правовой системы, которую они формируют.

Но верховенство одних норм права над другими в рамках одной правовой системы предполагает их иерархическое со­подчинение. При этом такое верховенство всегда сохраняется за нормами, устанавливающими основы правового регули­рования общественных отношений (jus cogens, jus naturae, jus gentium). Отсюда в национальном праве существует бесспор­ное верховенство конституционных норм, в международном праве - принципов международного права. Может иметь ме­сто преимущество специальной нормы над общей нормой, нормы, принятой позднее, над нормой, принятой раньше по времени, но это - иное. Другого верховенства в рамках одной правовой системы быть не может.

Однако об иерархическом верховенстве норм междуна­родных договоров над нормами российского права не может быть и речи. Верховенство в рамках позитивного права не прямое, а опосредованное - требуется соблюдение большого ряда условий. Т.е. нельзя, не погрешив против деталей, ска­зать, что международное право (в целом) имеет приоритет над Конституцией. так, наша Конституция, например, прямо за­крепляет преимущество конституционных норм над нормами международных договоров. Договор будет ратифицирован и получит приоритет над законом только при его соответствии Конституции. Что же касается иных законов нашего государ­ства, то никакого их иерархического подчинения международ­но-правовым нормам также не существует. Дело в том, что все международные договоры, которые регулируют обществен­ные отношения в России иначе, чем наши федеральные зако­ны, проходят обязательную процедуру ратификации. В силу того, что сама ратификация происходит в форме принятия федерального закона, получается, что и нормы международ­ных договоров, и нормы федеральных законов РФ находятся на одном иерархическом уровне. Однако не все международные договоры требуют ратификации, но случаи прямого действия их норм чрезвычайно редки и только подтверждают общее правило.

Но если нет иерархического подчинения, а преимущество (и в этом смысле верховенство) в действии международно-пра­вовых норм все-таки есть, то это говорит о том, что у указан­ного преимущества (верховенства) правовая природа совсем иная, у него другие истоки и основания. Решение проблемы может быть только одно - самоисполнимые нормы междуна­родных договоров нашего государства и национальное право России не составляют единой правовой системы. Само уста­новление такого (неиерархического) верховенства норм одной правовой системы над нормами другой возможно только в том случае, если эти правовые системы рассматриваются как самостоятельные правовые явления. Еще раз подчеркну, что при этом речь идет не об иерархической подчиненности норм единого правового поля в том виде, в каком она существует в рамках национального законодательства, а именно о при­оритете (верховенстве) норм одной правовой системы, право­мерно ставших обязательными для данного государства, над нормами другой - национальной - правовой системы. Причем такое верховенство устанавливается (может быть установлено) исключительно в рамках не монистического, а именно дуали­стического подхода, близкие к которому позиции разделяет умеренный монизм.

В англосаксонской правовой доктрине уже появилось понятие «национальной правовой системы» (national legal system), которое применяется именно для того, чтобы тер­минологически отграничить внутригосударственное право от иных регуляторов общественных отношений.

То есть они-то ищут выход из сложившейся ситуации, а мы, получается, наоборот - упорно продвигаемся в сторону тупика. На его основе сегодня пишутся научные статьи, защи­щаются диссертации, предпринимаются попытки подогнать под него отраслевое законодательство. Более того, делаются попытки объявить этот казус российской доктриной между­народного права.

Буквальное толкование п. 4 ст. 15 Конституции РФ по­ставило нашу юридическую науку перед серьезнейшими те­оретическими проблемами. так, отталкиваясь от его букваль­ного содержания, в публикациях последнего времени стали раздаваться призывы к «переосмыслению» практически всех общетеоретических понятий, составляющих «остов» нашего правоведения. Действительно, коль скоро общепризнанные принципы и нормы международного права, нормы между­народных договоров входят в нашу национальную правовую систему, то такие нормы совершенно логично следует рас­сматривать как нормы национального права. Значит, надо из­менить представление об источниках национального права. Отсюда следует, что необходимо изменить и понятие права вообще, и понятие национального права и международного права в частности, а заодно и понятие субъектов права, право­вой системы, механизма правового регулирования, понятия противоправности и наказуемости деяния, действия норма­тивного акта во времени и пространстве и многие, многие дру­гие.

Что же предлагается взамен? Поскольку в основе этих идей лежит сочетание несочетаемого, то «новые» варианты страдают либо крайней формой юридической неопределен­ности, либо представляют собой набор элементов, объедине­ние которых противоречит здравому смыслу.

     -     Всегда ли дело только в том, что у ученых разных направлений имеются пробелы в знаниях иных областей науки?

Конечно же, нет. Мы очень часто с трудом воспринимаем постепенные изменения в правовом регулировании и просто не замечаем того, как втягиваемся в предложенную или на­вязанную кем-то реальность. Вначале мы не замечаем малых изменений, которые накапливаются и постепенно переходят в тенденции, затем тенденции накапливаются и постепенно переходят в закономерности и т. д. В итоге, не уловив, что ситу­ация изменилась, что сменились смыслы и значения казалось бы давно установленных фактов, открылись новые понимания того или иного правового явления, мы принимаем то, что ни­когда бы не приняли, или наоборот, не принимаем того, что давно уже стало реальностью.

Резюме:

1. Сегодня следует говорить не о двух типах общественных отношений - международных и внутригосударственных отно­шениях, а о трех, выделяя в отдельный тип транснациональ­ные (международные негосударственные, неподконтрольные официальным институтам власти и управления) отношения. От международных отношений они отличаются по своему субъектному составу (хотя бы одной из сторон здесь всегда является физическое или юридическое лицо), а от внутриго­сударственных отношений - тем, что они всегда отягощены «иностранным элементом». Особенностью транснациональ­ных отношений явилось то, что у них не оказалось, как у дру­гих типов общественных отношений, «собственной» правовой системы. Она так и не была сформирована. В результате в их регулировании стали принимать участие как коллизионные, так и материальные нормы и национального права, и между­народного права, и нормы права иностранных государств. В рамках возникшего механизма правового регулирования транснациональных общественных отношений произошло формирование не новой по типу правовой системы (как это было с международными отношениями), а новых по виду структурных элементов права - межсистемных образований.

Эти обстоятельства происходили достаточно медленно и потому оказались замеченными не всеми. так, до сих пор од­ной из основных причин неутихающих дискуссий между сто­ронниками и противниками «теории трансформации», «тео­рии международной правосубъектности индивидов», «теории внутригосударственных источников международного частного права» и других, является то, что практически все участники дискуссий не учитывают разницы между внутригосударствен­ными и транснациональными отношениями, рассматривают транснациональные отношения как разновидность внутриго­сударственных отношений.

2. Долгое существование МЧП в одиночестве способство­вало тому, что формирующиеся как самостоятельные меж- системные образования в частноправовой сфере (междуна­родное гражданское право, международное семейное право, международное трудовое право и др.) продолжали рассма­триваться исключительно в качестве отраслей МЧП. Сюда же удалось втиснуть на тех же правах международный граждан­ский процесс и международный коммерческий арбитраж. Более того, освещенный десятилетиями статус единственного межсистемного образования вольно или невольно сформиро­вал представление об МЧП как о единственном межсистем- ном образовании (полисистемном комплексе), в рамках ко­торого регулируются все транснациональные общественные отношения. На то обстоятельство, что МЧП было призвано регулировать только часть транснациональных отношений, а именно имеющих невластный характер, первоначально долж­ное внимание обращено не было. Это обстоятельство вызвало в дальнейшем дополнительные проблемы в понимании мно­гих процессов. К ним относятся вопросы возникновения новых межсистемных образований (международного финансового права, международного таможенного права, международного валютного права, международного уголовного права, между­народного процессуального права и т. д.), правовой сущности межсистемных образований в целом и МЧП в частности, и других, отголоски которых существуют и сегодня.
3. Общеизвестные признаки иностранного элемента были определены и закреплены в международном частном праве еще в XIX в. Считается, что на практике такие отноше­ния возникают в следующих случаях: один из субъектов явля­ется иностранцем; объект отношений находится за границей; юридический факт, с которым связывается возникновение, изменение или прекращение правоотношения, происходит за границей. Освященные десятилетиями, они и сегодня для многих представляются незыблемыми. По моему мнению, эти общепризнанные представления об иностранном эле­менте сегодня нуждаются в существенном дополнении. На наш взгляд, явочным порядком, «тихой сапой» к признакам иностранного элемента добавился еще один - делегирование государством своих полномочий по урегулированию данных отношений (при участии в межгосударственных объединени­ях, согласно статьи 79). Такое делегирование для государств может быть добровольным и прямо выраженным (подписа­ние международного договора), может быть подразумева­емым, а иногда - результатом не столько воли государства, сколько действия императивных норм международного пра­ва.

Этот перечень можно было бы продолжить, но пределы интервью не бесконечны. Вглядываясь в будущее, и оценивая его, как ученый скептически, как человек я не теряю надежды на осуществление Российской Федерацией своих суверенных прав, на то, что Россия не ослабит государственного регулиро­вания отношений, от решения которых зависит ее независи­мость, не откроет двери транснациональному регулированию.

Уверен, что «Евразийский юридический журнал», заре­комендовавший себя как солидный и актуальный правовой и общественно-политический проект, и впредь будет предо­ставлять свои страницы для материалов, наиболее актуальных и востребованных как правовой доктриной, так и практикой. Сочту за честь и в дальнейшем вносить свой посильный вклад в эту работу.

-    Спасибо!                             

Беседовал И.З. Фархутдинов, доктор юридических наук, главный редактор Евразийского юридического журнала