Как известно, Российская Федерация проводит последо­вательную политику непризнания автономного края Косово и Метохия в качестве независимого государства, препятствуя его членству в международных организациях, чем она не только выражает солидарность своей позиции с актуальной пози­цией Сербии, но и также приверженность принципу «неру­шимости границ», что отмечено, в частности, во внешнеполи­тическом досье МИД России, а также в Концепции внешней политики Российской Федерации, утвержденной 30 ноября 2016 г

Относительно действий НАТО в ходе конфликта в Ко­сово, позиция Москвы, в свою очередь, была довольно чётко выражена С.В. Лавровым, на тот момент постоянным предста­вителем в ООН, в ходе экстренного заседания Совета Безопас­ности 24 марта 1999 года, созванного по запросу Российской Федерации, и в соответствии с чем, действия США являются «агрессией» и «создают опасный прецедент» в мировой поли­тике. Так, исходя из Концепции, «Россия не признает экстер­риториального осуществления США своей юрисдикции вне рамок международного права». Кроме того, во внешнеполи­тическом досье, опубликованном МИД, недвусмысленно гово­рится о недопустимости «использования аргументации о на­рушениях прав человека в качестве повода для вмешательства во внутренние дела или применения концепции «ответствен­ности по защите».

При этом в марте 2014 года в ходе Крымской весны МИД РФ заявил, что, согласно принятой Советом Крыма Деклара­ции о независимости Автономной Республики Крым и г. Сева­стополя, содержащей ссылку на статью 2 главы 1 Устава ООН и заключение Международного Суда от 22 июля 2010 года по Косово, Российская Федерация обязуется в полной мере ува­жать результаты референдума о вхождении Крыма в состав России. На косовский прецедент также ссылался В.В. Путин в своём выступлении 18 марта 2014 года, в то время как Вашингтон продолжает настаивать на уникальности косовского во­проса, ссылаясь на имевшие место случаи геноцида и общий контекст распада Югославии.

В связи с этим возникает закономерный вопрос: могла ли Россия обратиться к косовскому прецеденту, обосновывая свои действия относительно Крыма, при том, что в обоих слу­чаях сценарии право на самоопределение реализовывалось через военное вмешательство?

Несомненно, поиск ответа на данный вопрос предполага­ет сопоставление косовского и крымского сценариев.

Отправной точкой для международно-правового уре­гулирования вооруженного конфликта в Косово стала Резо­люция 1160 (1998) Совета Безопасности ООН, в которой не­однократно подчеркивалась необходимость политического решения вопроса, которое должно исходить из территори­альной целостности Союзной Республики Югославии, в со­ответствии с Уставом ООН и Хельсинским Заключительным актом, а также наделения Косово большей степенью автоно­мии. Было решено наложить оружейное эмбарго со ссылкой на решение специальной сессии Постоянного совета ОБСЕ от 11 марта 1998 года.

Впоследствии было принято ещё три резолюции, призы­вавших к прекращению боевых действий, но не возымевших, однако, должного эффекта. Стоит отметить, что в каждой из них последовательно выражалась приверженность суверени­тету и территориальной целостности СРЮ.

Так, в резолюции СБ ООН 1199 (1998) стороны вновь при­зываются к конструктивному диалогу с целью выработки по­литического решения и, напоминается о необходимости со­блюдения предыдущих запретов, а также, согласно пункту 14, устанавливается личная ответственность военных преступ­ников, нарушающих права человека, а точнее тех, «которые причастны к плохому обращению с гражданскими лицами и преднамеренному уничтожению имущества». Затем, со­гласно официальным документам НАТО, 13 октября 1998 года руководство НАТО отдало приказ о подготовке авиаударов в целях принуждения югославской стороны к сотрудничеству, чем уже нарушило Устав ООН в части, касающейся «угрозы силой» (пт. 4 ст. 2).

Резолюция 1203 (1998) одобряет и требует сотрудничества СРЮ с ОБСЕ и НАТО в соответствии с соглашениями, под­писанными Союзной Республикой Югославией 16 октября и 15 октября 1998 соответственно, предусматривающими также создание миссий ОБСЕ и НАТО в целях контроля за выполне­нием СРЮ требований резолюций СБ ООН 1160 и 1199.

Резолюция 1239, принятая уже после начала военной опе­рации НАТО весной 1999 года, вновь призывает к эффектив­ным совместным усилиям по оказанию гуманитарной помо­щи и урегулированию кризиса в соответствии с принципами, принятыми министрами иностранных дел Германии, Италии, Канады, Российской Федерации, Великобритании, США, Франции и Японии (Группы Восьми) от 6 мая 1999 года.

Пятая по счёту резолюция 1244, принятая на следующий день после заключения военно-технического соглашения в Ку- маново и прекращения операции НАТО, постановила развер­тывание в Косово международного присутствия гражданско­го персонала и сил безопасности при существенном участии НАТО в целях восстановления безопасности и порядка. Доку­мент также предполагал создание временной администрации и заключение временного рамочного соглашения, предусма­тривающего значительную степень самоуправления Косово с учётом соглашений, подготовленных в ходе переговоров в Рамбуйе, а также, исходя из уважения суверенитета и терри­ториальной целостности Союзной Республики Югославия.

Решения, отраженные в резолюциях, основывались на докладах Генерального Секретаря ООН, заявлениях Предсе­дателя Совета Безопасности, выводах и заявлениях Контакт­ной группы, Группы Восьми, отчётах специального комитета Совета Безопасности, ОБСЕ, ЕС, Председателя МБТЮ и всех государств, участвовавших в мирном урегулировании. В сво­их решениях Совет Безопасности руководствовался главой XII Устава ООН, Всеобщей декларацией прав человека, междуна­родными пактами и конвенциями о правах человека, Конвен­цией о статусе беженцев, Протоколом, касающимся статуса беженцев, Женевскими конвенциями 1949 года и Дополни­тельным протоколам к ним и иными источниками междуна­родного гуманитарного права.

Известно, что значительную роль в провозглашении не­зависимости Косово сыграло военное вмешательство Северо­атлантического Альянса, которое отчасти предопределило выполнение некоторых положений резолюции 1244, приня­той уже по завершению интервенции. Согласно заявлению Североатлантического совета от 12 апреля 1999 года, военная операция НАТО «Союзная сила» была осуществлена с це­лью прекращения военных действий в Косово и репрессий со стороны правительства С. Милошевича, а также вывод войск СРЮ с территории Косово, размещение там миротворческой операции ООН, возвращение перемещенных лиц и принуж­дение СРЮ к подписанию мирного соглашения на основе тех условий, что были предложены в Рамбуйе, и в соответствии с международным правом и Уставом ООН. При этом, подчер­кивалось, что: 1) Альянс не ведет войну против Союзной Респу­блики Югославия, 2) «военные действия» были предприняты вследствие многочисленных случаев нарушения прав человека и применения силы, носивших систематический массовый ха­рактер 3) ответственность за разжигание кризиса лежит на С. Милошевиче.

Согласно ст. 2 пт. 4 Устава ООН, государства-члены ООН «воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной не­прикосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовмести­мым с Целями Объединенных Наций». Игнорирование прин­ципа неприменения силы или угрозы силой преследует цель подменить основополагающие принципы международно­го права. Первое исключение из этого правила затрагивает право государств на самооборону, что прямо отражено в ст. 51 Устава ООН. Второе исключение предусматривает за ООН право вмешательства во внутренние дела государства при ус­ловии определения Советом Безопасности «существования любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрес­сии» в соответствии со ст. 39 Устава, а также право принятия мер в соответствии со статьями 41 и 42 (прямо оговаривающей право военной интервенции в случае недостаточности мер, предусмотренных ст. 41) для поддержания или восстановле­ния международного мира и безопасности. Ещё одним усло­вием, изложенным в ст. 33 Устава, является то, что военному вмешательству должны предшествовать мирные средства ре­шения спора, такие, как переговоры, посредничество, реги­ональные соглашения, что, можно считать, соответствовало действительности.

В соответствии со ст. 53 Устава ООН, Совет Безопасности использует, где это уместно, такие региональные соглашения или органы для принудительных действий под его руковод­ством. Однако никакие принудительные действия не могут предприниматься, в силу этих региональных соглашений или региональными органами без полномочий от Совета Безопас­ности. То обстоятельство, что декларированные цели опера­ции НАТО в Косово были направлены на принуждение к со­блюдению резолюций ООН, также не подпадает ни под одну из существующих норм международного права. Кроме того, ст. 103 прямо оговаривает, что обязательства Членов Органи­зации по Уставу ООН, в случае противоречия их с обязатель­ствами по какому-либо другому международному соглаше­нию, имеют преимущественную силу.

Таким образом, не возникает сомнений в том, что военная интервенция НАТО была осуществлена вразрез с целым рядом статей Устава ООН¹², в свете чего обоснование действий Альян­са неэффективностью предыдущих мер несостоятельно, равно как и их оправдание публичностью и открытостью его намере­ний, что больше укладывается в понятие «угрозы силой». Тем не менее, на момент проведения военной операции вопрос о статусе Косово не поднимался на международном уровне, бо­лее того, все перечисленные резолюции отвечали принципу уважения территориальной целостности Югославии, таким образом, операция, по факту способствуя реализации косо­варами права на самоопределение, не была сама по себе на­целена на защиту этого права. Интервенция НАТО в Косово в большей степени способствовала ослаблению мандата ООН в части, касающейся «международного права ведения конфлик­тов» в принципе, ввиду того, что действия Альянса, напрямую повлиявшие на исход конфликта и поспособствовавшие созда­нию основы для его дальнейшего международного регулиро­вания, сами по себе не стали его объектом.

После того, как состоялся вывод войск СРЮ с территории Косово, миссия НАТО «Силы для Косово» (КФОР), обеспечи­вающая безопасность региона в соответствии со ст. 4 Прило­жения II Резолюции 1244 (1999), а также миссия ООН в Косово (МООНК) сделали возможным создание органов самоуправ­ления в рамках распоряжения 2001/9 МООНК от 15 мая 2001 года и последующее проведение парламентских выборов. Таким образом, действия НАТО по развертыванию КФОР, в силу действия мандата ООН в рамках реализации положений ст. 42 Устава, ни коим образом не подпадают под оккупацию. 17 февраля 2008 года временный парламент Косово в односто­роннем порядке объявил о независимости от Сербии. В основу Декларации лёг план Специального посланника Генерального Секретаря ООН М. Ахтисаари, предложенный в марте 2007 года в ходе неудавшихся переговоров между Белградом и При­штиной в Вене. 8 октября 2008 года Генеральная Ассамблея в своей резолюции 63/3 запросила Международный Суд выне­сти консультативное заключение по вопросу: «Соответствует ли одностороннее провозглашение независимости времен­ными институтами самоуправления Косово нормам между­народного права?» 22 июня Международный Суд десятью голосами против четырех заключил, что декларация незави­симости Косово, принятая 17 февраля 2008 года, «не нарушила международное право».

Таким образом, проблема признания одностороннего провозглашения независимости Косово заключается в том, что оно считается частично производным от действий между­народной администрации, установленной в соответствии с резолюцией 1244. Распоряжение 2001/9, установившее кон­кретные конституционные рамки самоуправления в Косово, однозначно имеет приоритет по отношению к нормам, при­нятым парламентом Косово. Однако Международный Суд обосновал своё решение следующим образом: 1) Резолюция была обязательная к соблюдению лишь по отношению ко вре­менным институтам Косово, а не всем его гражданам, которые выразили свою общую волю; 2) «Резолюция не содержит ка­ких-либо положений, касающихся окончательного статуса Ко­сово или условий его достижения».

Сравнивая косовский и крымский сценарии реализации права на самоопределение, мы можем выделить ряд особен­ностей в каждом конкретного случае: Во-первых, различие формы протекания событий, результатом которых стало из­менение административно-территориальной принадлежно­сти. Крымский кризис, в отличие от конфликта в Косово, не подпадает под определение вооруженного конфликта соглас­но статье 3 Женевской конвенции 1941 года и ст. 1 и 2 Допол­нительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949. Во-вторых, для конфликта в Косово характерна более выраженная роль международного регулирования. Тем не ме­нее, как вмешательство России в кризис на Украине, так и ин­тервенция НАТО в Косово не стали предметом регулирования со стороны Совета Безопасности ООН. В-третьих, принимая во внимание всю противоречивость решения Международно­го Суда по поводу независимости Косово, мы можем предпо­ложить, что природа органов, объявивших об отделении от исходного государства (в нашем случае Сербии и Украины) также представляет ключевое различие. В случае с Косово, органы, объявившие о независимости края, были созданы на основе резолюции ООН; в случае же с Крымом территориаль­ные изменения произошли в результате смены власти в Вер­ховном Совете Автономной Республики Крым.

С точки зрения общего международного права (т.е. ис­ключая специальные нормы, касающиеся переходного пери­ода в Косово) не существует прямого запрета на односторон­нее провозглашение независимости, что ограничивается лишь принципом территориальной целостности и нерушимости государственных границ, в соответствии с пт. 2 и пт. 7 ст. 2 Устава ООН. Не существует также конкретных критериев, вы­полнение которых необходимо для самопровозглашения но­вого государства, однако, на практике они сводятся, в общем смысле, к наличию населения и определенной территории, за которой осуществляется эффективный контроль, а также неза­висимости государства во внешних сношениях, т.е. признание поставлено в зависимость от фактических обстоятельств, то есть само по себе провозглашение независимости юридиче­ских последствий не имеет.

Основные споры строятся вокруг того, что, хотя и «гу­манитарная интервенция» НАТО, и ввод войск Российской Федерации в Крым, с одной стороны, нарушают нормы меж­дународного права, такие как Устав ООН, Хельсинский заклю­чительный акт, однако, с другой стороны, в случае с Крымом нарушается также и ряд двусторонних соглашений, коими являются: Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве, заключенный Российской Федерацией и Украиной в 1997 году, Будапештский меморандум 1994, и Договор о российско­украинской государственной границе. В отличие от Крыма, в случае интервенции НАТО в Косово, помимо норм междуна­родного права можно упомянуть лишь косвенное нарушение действиями авиации НАТО условий установления зоны без­опасности в рамках соглашения о контрольной миссии в Косо­во, заключенного между НАТО и СРЮ 15 октября 1998 года.

Ещё одно различие заключается в том, что в первом слу­чае результатом применения военной силы стало междуна­родно-правовое регулирование и установление временного международного контроля, который и допустил самопровоз­глашение Косово. В случае же с Крымом, самопровозглашение стало возможным в результате размещения вооруженных сил России на территории Украины. Тем не менее, несмотря на то, что резолюция СБ ООН 1203 указывает на предшествовавшие операции «Союзная сила» попытки мирного урегулирования косовского конфликта со стороны НАТО, согласно докумен­там НАТО, соглашения между СРЮ и НАТО, в частности, упомянутое в резолюции 1203 (1998) соглашение от 15 октя­бря 1998 года, было заключено под угрозой бомбардировок, то есть под угрозой применения силы. То же самое можно ска­зать и о роли НАТО в переговорах в Рамбуйе, выразившейся в тактике навязывания ультимативных временных требований и военном давлении в поддержку дипломатических усилий Контактной группы^[18]. В этой связи, можно было бы упомянуть и о Соглашении о нормализации обстановки на Украине от 21 февраля 2014 года как о попытке международного регулиро­вания политического кризиса на Украине с участием России, однако, как и в случае с НАТО, попытка успеха не имела.

Сходство процессов реализации права на самоопреде­ление в Косово и в Крыму заключается в ограничении воз­можностей СБ ООН влиять на конкретные международные события, ввиду права вето США и России соответственно. Об этом свидетельствует как факт отклонения проекта резолю­ции S/2014/189 о признании недействительности референдума в Крыму, так и проекта резолюции S/1999/328 об осуждении действий НАТО.

Публичные действия России в ходе Крымской весны, выразившиеся во вводе войск на территорию Автономной Республики Крым, равно как и военная операция НАТО «Союзная сила», частично подпадают под принятое Гене­ральной Ассамблеей ООН в декабре 1974 года (резолюция 3314) определение агрессии, а именно пт. а) ст. 4: «Будет квалифицироваться как акт агрессии... вторжение или на­падение вооруженных сил государства на территорию дру­гого государства или любая военная оккупация, какой бы временный характер она ни носила, являющаяся результа­том такого вторжения или нападения, или любая аннек­сия с применением силы территории другого государства или части ее». С одной стороны, оправдание российских политических акций «угрозой жизни граждан Российской Федерации, наших соотечественников, личного состава во­инского контингента Вооружённых Сил Российской Феде­рации» может трактоваться в рамках ст. 51 Устава ООН, предусматривающего право на коллективную или индиви­дуальную самооборону, однако, с другой стороны, право на самооборону до принятия мер Совета Безопасности в соответствии со статьей подразумевает вооруженное напа­дение на обороняющиеся государство. Далее, в силу того, что смена режима на Украине с точки зрения междуна­родного права не означает разрыва правопреемственности государства, она не умаляет значения заключенных ранее между Украиной и Россией двусторонних договоров. Что же до обоснования Россией военного вмешательства «по приглашению» президента Януковича, то данный фактор можно рассматривать исходя из двух разных точек отправ­ления, а именно, легитимности или нелегитимности пра­вительства Януковича на момент совершения данного акта. Так, если рассматривать в качестве фактора легитимности эффективный контроль над территорией, говорящий в пользу потери легитимности правительством Януковича, то с таким же успехом можно заявлять о легитимности ин­тервенции НАТО в Косово «по приглашению» незаконно избранного И. Руговы, что, конечно же, не соответствует действительности. Тем самым, все вышеперечисленное говорит в пользу существенных отличий между способами осуществления Крымом и Косово своего права на само­определение.

Таким образом, ввод российских войск на территорию Ав­тономной Республики Крым, имеющий политических харак­тер, находится в противоречии со ст. 5, пт. 1 Резолюции 3314: «Никакие соображения то политического, экономического, военного или иного характера не могут служить оправданием агрессии». Что касается акта самоопределения, который вы­разился в выходе Крыма из состава Украины и дальнейшего присоединении к Российской Федерации, то, даже если пре­зюмировать наличие факта агрессии России в отношении Украины , то самоопределение, как видно из резолюции, нельзя назвать прямым следствием агрессии, а значит, нельзя считать незаконным: «Никакое территориальное приобрете­ние или особая выгода, полученные в результате агрессии, не являются и не могут быть признаны законными». Из этого следует, что, присоединение Крыма к Российской Федерации в результате общекрымского референдума является таким же проявлением воли народа, как и самопровозглашение незави­симости Косово.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что сде­ланная в Заявлении МИД Российской Федерации о приня­тии Декларации о независимости Автономной Республики Крым и г. Севастополя ссылка на решение Международно­го Суда по поводу одностороннего провозглашения незави­симости Косово как вспомогательную норму, отсылающую к праву народов на самоопределение, вполне правомерна. Одностороннее провозглашение независимости Косово вытекало из действий (или бездействия) временных орга­нов, учрежденных в рамках международного контроля над краем, однако, как и в случае с Крымом, в условиях поли­тической нестабильности на Украине, представляло собой выражение общей воли народов. Кроме этого, определен­ные сходства в сценариях реализации права на самоопре­деление Крыма и Косово лежат в области международных норм, нарушенных предшествующими самоопределению действиями России и НАТО соответственно. Сами по себе они не конституируют новый международный обычай, ко­торый легализовал бы одностороннюю интервенцию в це­лях защиты населения, принуждения к миру или обеспе­чения исполнения им права на самоопределение, а лишь являются сходными примерами нарушения норм между­народного права. Дальнейшие действия России и НАТО, в свете их вклада в изменение территориальной структуры Украины и Сербии соответственно, мало сопоставимы как в силу методов и форм, так и правовой природы.

АНТОНОВА Ирина Александровна
кандидат политических наук, доцент кафедры мировой политики Санкт-Петербургского государственного университета

РАЙКОВ Глеб Русланович
студент бакалавриата Санкт-Петербургского государственного университета