Как известно, коллизионная норма - это норма, устанав­ливающая право какого государства должно регулировать конкретное отношение, осложненное иностранным элемен­том.

Когда речь идет о перечне субъектов, которые в силу своих полномочий должны и могут применять коллизионные нор­мы, то, прежде всего, речь идет о государственных судах. Так, в Гражданском процессуальном кодексе Кыргызской Республи­ки от 25 января 2017 года имеется отдельный раздел, в котором установлены особенности производства по делам с участием иностранных лиц (раздел 5). В частности, в ст. 393 указанно­го раздела регламентированы правила применения судами Кыргызской Республики иностранного права. При этом при­менение иностранного права судами при разрешение споров с иностранным элементом, в свою очередь, является результа­том применения соответствующей коллизионной нормы. По­добное прямое указание норм гражданского процессуального законодательства отнесенность суда к перечню правопримени­телей в контексте коллизионных норм делает бесспорным.

Не так все однозначно в случае с иными субъектами приме­нения коллизионных норм. В соответствующих нормах права от­сутствует перечень органов, которые могут и должны в определен­ных ситуациях обращаться к коллизионным нормам. В научной и учебной литературе этот вопрос также не освещается подробно. Авторы, как правило, прибегают к словосочетаниям "правопри­менительные органы", "соответствующие государственные орга­ны", "суд и иные правоприменительные органы" и т.д.

В рамках настоящей статьи мы попытаемся очертить круг субъектов помимо государственных судов, в чьи функ­ции входит обязанность или право применять коллизионные нормы в случаях, когда они сталкиваются с частноправовыми отношениями, выходящими за рамки одного государства.

Для понимания критериев отнесения того или иного субъекта к субъектам правоприменительной деятельности в контексте именно коллизионных норм следует, на наш взгляд, определить, что представляет собой правопримени­тельная деятельность как система правоотношений в целом безотносительно конкретных норм права.

В литературе отмечается, что современная теория пра­воприменения характеризуется определенным плюрализ­мом позиций относительно сущности правоприменения и его места в механизме правового регулирования.

Так, В. Н. Карташов пишет: «Что касается правопри­менительной деятельности как разновидности юридиче­ской деятельности, то правильнее говорить о ней не как о государственно-властной, а как о властной деятельности субъектов права (включая частных лиц), выражающейся в каком-либо организационном воздействии со стороны «управляющего» субъекта в отношении других лиц, коллек­тивов, организаций».

Р. Р. Палеха, анализируя проблемы природы правопри­менения как формы реализации права, пишет: «Характерным признаком соблюдения, исполнения и использования права является то, что правовые предписания осуществляются без ка­кого-либо вмешательства со стороны государства. В процессе правоприменения возникает обязательный субъект - властный орган, должностное лицо, обеспечивающий процесс реализа­ции права и выстраивающий властные отношения с граждана­ми (физическими лицами) и их объединениями (юридическими лицами), а также властные отношения между государственными органами и должностными лицами внутри государственно­го аппарата, в силу чего в правоприменительных отношениях уместно выделять внешний и внутренний аспекты властности. ... Важное отличие правоприменяющих субъектов от других участ­ников правоприменительной деятельности заключается в том, что они никак не заинтересованы в решении рассматриваемого дела, поскольку у них нет никакого личного интереса, что суще­ственно отличает их от субъектов других видов правореализации и подчеркнуто указывает на особую форму реализации права в их деятельности». Действительно, использование права предпо­лагает извлечение субъектом права пользы для удовлетворения собственных интересов, тогда как применение права не предпо­лагает какое-либо использование предоставляемых им возмож­ностей в личных целях.

Современные ученые, рассуждая о трансформации теории правоприменительных отношений, все чаще предлагают разли­чать публичные и частные правоприменительные отношения.

Эволюция правоприменительных отношений в пол­ной мере затрагивает правоприменяющих субъектов, круг которых в современных условиях неизбежно расширяется. В то же время идея осуществления правоприменения него­сударственными субъектами для правовой науки не является абсолютно новой. Например, исследуя деятельность обще­ственных организаций, советские ученые подчеркивали, что их правоприменительная деятельность строится в целом на тех же принципиальных основах, что и правоприменитель­ная деятельность государственных органов.

Высказываются даже мнения о том, что отдельные граждане являются субъектами, применяющими право, а индивидуально­правовые договоры - актами применения права. В. Л. Толстых утверждает, что «хотя действие коллизионных норм связано пре­жде всего с процессом, они могут также рассматриваться в каче­стве норм, регулирующих отношения сторон». То есть «в прин­ципе можно рассматривать любую коллизионную норму как «двойную»: регулирующую поведение суда и поведение сторон». Действительно, в определенных ситуациях сторонам соответстующих правотношений законодателем предоставлена возможность «привязывания» возникших меду ними отношений к соответстующему правопорядку на основания той или иной коллизи­онной нормы. Так, например, в Семейном кодексе Кыргызской Республики от 30 августа 2003 года в п. 2 ст. 168 установлено, что при заключении брачного договора или соглашения об уплате алиментов друг другу супруги, не имеющие общего гражданства или совместного места жительства, могут избрать законодатель­ство, подлежащее применению для определения их прав и обя­занностей по брачному договору или по соглашению об уплате алиментов. В связи с этим возникает вопрос: если стороны могут в установленных законом случаях сами определять подлежащее применению право, то можно ли отнести их к субъектам приме­нения коллизионных норм?

Высказанная точка зрения, на наш взгляд, широко трактует категорию «правоприменяющий субъект», при этом несколько размывает категориальные отличия правоприменения от других форм реализации права. В то же время мы солидарны с теми ис­следователями, которые говорят о том, что и узкое (традицион­ное) значение данного понятия не отвечает современным потреб­ностям. Следовательно, необходимо достичь некоего консенсуса между слишком широким и слишком узким толкованиями тер­мина «субъект правоприменения» в целом и в контексте между­народного частного права, в частности.

В. Л. Толстых отмечает, что коллизионные нормы, несмотря на то, что они содержатся в источниках материального частного (гражданского, семейного) права, являются по сути нормами пу­бличного права, поскольку устанавливают обязанность государ­ственных органов применить определенное право^[9]. При этом, отдельные авторы отмечают, что «в условиях активного форми­рования институтов гражданского общества, децентрализации государственного управления, государство наделяет публичны­ми функциями негосударственных субъектов (например, нота­риальные, адвокатские палаты, саморегулируемые организации арбитражных управляющих и др.), нотариусов, третейские суды, поручая им в т.ч. выполнение правоприменительной деятель­ности в отдельных сферах общественных отношений. Характер их правоприменительной деятельности различен по объему, на­правленности, степени императивности и т.д».

Таким образом, обобщение мнений ученых-теоретиков относительно признаков правоприменительной деятельно­сти можно представить в следующем виде.

К видообразующим признакам правоприменительной деятельности в целом относятся: направленность на реали­зацию чужих интересов; принудительный характер; про­цессуальная форма; наличие юридической ответственности в случае ненадлежащего правоприменения; наличие офици­ального правоприменительного акта как итога правоприме­нительной деятельности.

Если исходить из вышеперечисленных признаков, то оче­видным становится отнесение к субъектам правоприменитель­ной деятельности в контексте коллизионных норм, помимо государственных судов, третейских судов, нотариусов, а также органов, уполномоченных осуществлять регистрацию актов гражданского состояния. Также в данном случае необходимо решить вопрос о возможности отнесения к субъектам право­применения консульских учреждений и должностных лиц ис­полнительно-распорядительных органов местного самоуправле­ния. Все вышеперечисленные субъекты в значительной степени отличаются друг от друга по своей правовой природе, а также по объему публичных полномочий, в рамках которых они осущест­вляют правоприменение. Однако, совершение, например, но­тариальных действий, выходящих за рамки одного государства, как правоприменительного акта является тем объединяющим началом, которое свойственно для каждого из указанных субъек­тов, именно поэтому, признавая за нотариальной деятельностью качества и характеристики правоприменительной деятельности, мы автоматически относим должностных лиц органов местного самоуправления и консульских учреждений к субъектам право­применения коллизионных норм. Аналогично обстоит дело и с выполнением функций органов ЗАГС в установленных законом случаях консульскими учрежденями и органами местного само­управления.

Таким образом, исходя из предложенной концепции понимания сущности правоприменения, можно утверждать, что помимо суда, к активным правоприменителям коллизи­онных норм относятся третейские суды, органы нотариата, регистрационные органы, которые занимаются регистраци­ей актов гражданского состояния; консульские службы, орга­ны местного самоуправления.

ТУРАТБЕКОВА Чынара Акылбековна
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права и процесса Кыргызско­ Российского Славянского университета