Преамбула. В основе работы лежит понимание того, что человеком движут стремление жить, стремление иметь определенное качество жизни и стремление получить опре­деленные итоговые результаты жизни.

Эти стремления по­рождают множество самых различных потребностей, для удовлетворения которых необходимы соответствующие воз­можности [14, с. 70]. Вот почему для людей наиболее значимы они сами, а также возможности реализации их стремлений и удовлетворения их потребностей. Все остальное может рас­сматриваться в качестве ценности не само по себе, а только потому, что обеспечивает наличие возможностей удовлетво­рения потребностей, реализации стремлений человека. Это первый критерий, используемый нами в решении вопроса о социальной оценке, значимости вещей и явлений действи­тельности.

Для понимания сути Бурдейный В. В. второго и не менее важно­го критерия следует иметь в виду, что позитивной

социальной оценки заслуживают не любые, а только нрав­ственные стремления и порождаемые ими потребности. Со­ответственно этому все вещи и явления внешнего мира могут оцениваться в качестве положительных, если обеспечивают возможности реализации только положительных с нрав­ственной точки зрения^[1] стремлений и удовлетворения опре­деляемых ими потребностей. Иных критериев признания чего-либо социальной ценностью не существует.

Общее представление о механизме преступного воз­действия и парадигма приоритетов социальных ценностей.

Учение об объекте преступления не сводимо к одному лишь вопросу о сущности объекта преступного деяния. Истинное его содержание намного шире и охватывает собой представ­ление об объективном механизме совершения преступления.

В советской доктрине уголовного права объектом пре­ступления признавались общественные отношения, кото­рым, по мнению представителей данной теории, в конечном итоге должно причинять вред любое преступное деяние. Это означает, что именно общественные отношения они призна­вали конечным пунктом преступного воздействия: престу­пление ^ общественные отношения.

В некоторых случаях, например, при совершении хище­ния, считалось, что преступление воздействует на обществен­ные отношения не непосредственно, а путем воздействия на чужое имущество в виде материальных предметов действи­тельности: преступление ^ предметы материального мира ^ общественные отношения.

В этих двух вариантах представлений о механизме пре­ступного воздействия ни отдельный человек, ни вообще ка­кие бы то ни было люди ни в каком качестве не фигурируют и не упоминаются. Это указывает на неспособность данных представлений дать хотя бы какое-нибудь объяснение тому, почему люди осуществляют борьбу с преступностью, затра­чивая на это огромные ресурсы и даже рискуя своей жизнью, если никому из нас преступление никакого вреда не причи­няет.

При совершении преступлений с конкретными по­терпевшими механизм преступного воздействия на об­щественные отношения имел своим проходным пунктом не материальные предметы, а, вместо этих предметов, человека: преступление ^ человек ^ общественные отно­шения.

В этом варианте механизма преступного воздействия человек низведен до уровня вещного предмета материально­го мира. Это указывает на то, что в рамках теории объекта преступления как общественных отношений они, т.е. обще­ственные отношения между людьми, признавались несрав­ненно более важной ценностью, чем сами люди. По нашему мнению, такая расстановка приоритетов является в корне не­верной.

Когда данные недостатки теории объекта как обществен­ных отношений стали очевидными и для ее представителей, они «разработали» понятие «структура общественного от­ношения», которое имело целью устранение противоречий между положениями этой теории и реальной действитель­ностью. Однако все их подобного рода теоретические «умо­построения» на поверку оказались несостоятельными, были успешно опровергнуты, благодаря чему стало возможным вернуться к такому представлению о механизме преступно­го воздействия, которое полностью соответствует реалиям социальной действительности и, в том числе, правильной парадигме иерархии социальных ценностей, на вершине которой по праву находится человек, люди, а не отношения между людьми:

• . Преступление в конечном итоге причиняет вред ко­му-либо из людей, ввиду чего люди и осуществляют борьбу с преступностью: преступление ^ человек (в собирательном значении данного слова);
• . Преступное воздействие на человека осуществляется путем причинения вреда его благам: преступление ^ блага че­ловека ^ человек;
• . В некоторых случаях преступление воздействует на блага человека и далее на самого человека путем воздействия на материальные предметы внешнего мира или информа­цию: преступление ^ материальные предметы, информация ^ блага человека ^ человек [14, с. 14-175].

Проблема неоднозначного понимания сущности объ­екта преступления. Вопросы общего представления о меха­низме преступного воздействия не исчерпывают собой всего спектра проблем, присущих учению об объекте преступле­ния. По-прежнему неоднозначным продолжает оставаться решение вопроса о сущности объекта преступного деяния, т.е. о сущности тех благ, причиняя вред которым, преступле­ние в конечном итоге причиняет вред их обладателям: пре­ступление ^ объект преступления (блага) ^ человек.

Неоднозначность решения данного вопроса проявляет­ся в том, что основными и дополнительными объектами от­дельных видов преступлений признаются: права, свободы и законные интересы личности, общества, государства; жизнь; здоровье; безопасность; общественные отношения; правоот­ношения; установленный порядок осуществления какого-ли­бо вида деятельности и т.д. Это указывает на то, что в теории современного уголовного права единого философского под­хода к пониманию сущности объекта преступления пока не сформировано.

В предыдущей статье было положено начало решению данной проблемы, для чего было проведено исследование сущности объектов преступлений, совершаемых в сфере со­блюдения субъективных прав и прав человека. На основании результатов данного исследования установлено, что объек­тами данных преступлений являются не субъективные пра­ва и права человека, а возможности их реализации. В ходе этого исследования особое внимание было уделено престу­плениям против жизни, здоровья и собственности, объек­тами которых были признаны не право на жизнь, право на здоровье и право собственности, а возможности реализации данных прав [15, с. 277-282]. Однако данный вывод оказался несоответствующим теоретическому наследию советского уголовного права, в соответствии с которым объектом этих преступлений признаются не возможность жить или иметь здоровье, не возможность владеть, пользоваться и распоря­жаться имуществом, а общественные отношения. Данное обстоятельство предопределило необходимость проверки обоснованности тезиса о том, что объектами преступлений против жизни, здоровья и собственности, как, впрочем, и других преступлений, являются общественные отношения.

Отсутствие аргументов, контраргументы и истоки возникновения теории объекта преступления как обще­ственных отношений. Проверка обоснованности любой теории обычно начинается с проверки аргументов, посред­ством которых ее авторы подтверждают свои теоретические выводы. Многолетние исследования этого аспекта теории объекта преступления как общественных отношений пока­зали, что ни одного действительно научного аргумента, под­тверждающего истинность данной теории, в трудах ученых советского периода не приводится. Тезис о том, что объектом преступления являются общественные отношения, они счи­тают настолько очевидным, что рассматривают его в качестве аксиомы, которая, как известно, в доказательствах своей ис­тинности не нуждается. Отсутствуют какие-либо аргументы в пользу признания объектом преступления общественных отношений и в трудах представителей дореволюционной школы уголовного права. Ни о каких предпосылках возник­новения данной теории в трудах дореволюционных крими­налистов также не упоминается.

Единственное возможное объяснение причин возникно­вения теории объекта преступления как общественных от­ношений удалось получить только на основе использования метода историко-правового исследования, которое показало следующее.

В качестве идейного философско-теоретического осно­вания Октябрьской социалистической революции 1917 года было использовано учение К. Маркса и Ф. Энгельса об обще­ственно-экономической формации (ОЭФ), которое, якобы, обосновывало историческую неизбежность крушения капи­тализма, закономерность перехода к социализму и, в даль­нейшем, к коммунизму. В рамках данного учения особая роль отводилась общественным отношениям, которые, по мнению авторов и сторонников данного учения, составляют так называемый базис существования любого общества и ко­торые развиваются по своим особым законам, независящим от воли отдельных личностей.

Данное идейно-философское «обоснование» революции было закреплено в первом уголовно-правовом законодатель­ном установлении советской власти - Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 года, в которых объектом уголовно-правовой охраны (объектом преступления) были названы общественные отношения: «Советское уголовное право имеет задачей посредством репрессии охранять си­стему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходной от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата» [18, с. 64].

Данное понимание сущности объекта преступления на­шло свое отражение в одном из первых советских учебников по уголовному праву А.А. Пионтковского, опубликованном в 1924 году, где отмечалось, что: «Объектом всякого преступле­ния в буржуазном уголовном праве являются общественные отношения системы капиталистической эксплуатации, охра­няемые всем аппаратом уголовно-правового принуждения»; «Советское уголовное право охраняет систему отношений пролетарской диктатуры» [12, с. 129, 130].

С тех пор «идеологически верная» теория объекта пре­ступления как общественных отношений настолько прочно укоренилась в науке советского уголовного права, что даже в 1961 году А.А. Пионтковский по-прежнему продолжал от­носить к объекту преступления общественные отношения, составляющие базис и надстройку общественно-экономиче­ской формации социализма: «Преступление может иметь своим объектом общественные отношения, непосредственно относящиеся к базису и надстройке» [13, с. 134-135].

Не подвергалось сомнению данное принципиальное для социалистического строя решение вопроса и в других работах советского периода. В условиях господства совет­ской идеологии такая критика была невозможной. Между тем, в данной связи и к чести науки уголовного права сле­дует отметить, что несмотря на это отдельные представи­тели советской школы уголовного права, в частности, Б.С. Никифоров [11, с. 69, 106], Е.А. Фролов [17, с. 17, 18, 22] и Н.И. Коржанский [6, с. 51] все равно пытались обосновать вывод о том, что непосредственным объектом преступле­ния является возможность определенного состояния или поведения. «Однако господствовавшая в советское время теория объекта преступления как охраняемых уголовным законом общественных отношений не могла воспринять такого понимания вопроса, отторгла его как чужеродное, причем, даже несмотря на то, что данные авторы всячески пытались «вписать» его в рамки этой теории, не противо­поставляя свою точку зрения общему выводу о том, что объектом любого преступления являются общественные отношения» [15, с. 281].

Приведенные выше обстоятельства указывают на то, что теория объекта преступления как общественных отношений действительно научного обоснования не имеет, и возник­ла она исключительно на основе первого законодательного установления советской власти, пропитанного духом учения об общественно-экономической формации. Однако истин­ность данного учения была опровергнута самим ходом исто­рии, по причине чего оно давно уже исключено не только из школьных программ, но и из курсов философии в системе высшего профессионального, в том числе юридического, об­разования: «Концепция О.Э.Ф. вместе с породившей ее идеей линейного прогресса уже принадлежит истории социальной мысли» [10, с. 482]. Это первый контраргумент теории объ­екта преступления как общественных отношений, который демонстрирует наличие ее научной необоснованности.

Вторым контраргументом теории объекта преступле­ния как общественных отношений является тот факт, что она не соответствует пониманию сущности объекта преступле­ния самими основоположниками марксизма-ленинизма, ко­торые излагали свое понимание сущности преступлений без применения «высокой идеалистической философии», т.е. не прибегая к употреблению таких понятий как «общественные отношения», «базис», «надстройка». «Если один человек на­носит другому физический вред, и такой вред, который вле­чет за собой смерть потерпевшего, - указывал в данной связи Ф. Энгельс, - мы называем это убийством» [8, с. 329-330]. С учетом того, что смерть есть лишение жизни, данное вы­сказывание Ф. Энгельса указывает на то, что, по его мнению, убийство есть лишение жизни другого человека, а это озна­чает, что объектом убийства, т.е. тем благом, на которое оно посягает, является жизнь человека, а не общественные отно­шения.

Теоретическая основа проверки обоснованности тео­рии объекта преступления как общественных отношений.

Приведенные выше контраргументы не заменяют собой не­посредственного научного анализа, имеющего своей целью проверку обоснованности признания общественных отноше­ний объектом отдельных видов преступлений.

В качестве основы такого анализа вместо учения об ОЭФ мы предлагаем простое и понятное системное мировоззре­ние, согласно которому общество представляет собой соци­альную систему, элементами которой являются отдельные физические лица. В силу жизненной необходимости и целе­сообразности в обществе выделяются отдельные подсистемы, например, управления, обеспечения безопасности и т.д. По­мимо этого члены общества формируют множество других различных по масштабу групповых социальных образова­ний, которые также представляют собой особые подсистемы общества как системы.

Детализация представлений об обществе как о социаль­ной системе, проводимая путем их дополнения социально­философскими аспектами юридического характера, показы­вает следующее.

Поведение, деятельность людей в обществе, в том чис­ле и их взаимодействие, регламентируются определенными базовыми правилами, которые устанавливаются обычаями, законами и иными нормативно-правовыми актами. Испол­нение этих базовых правил обеспечивается наличием и при­менением других законов и нормативных актов, которые регламентируют ответственность тех, кто базовые правила поведения и деятельности не исполняет. В некоторых случа­ях законы и устанавливают правила поведения, и регламен­тируют ответственность за их нарушение одновременно.

Принимая во внимание ограниченность объема дан­ной статьи, и во избежание громоздких, а потому не очень удобных для восприятия теоретических конструкций, даль­нейшая работа по формированию теоретической основы для анализа сущности объектов преступлений против жизни, здоровья и собственности будет проводиться на примере соз­дания теоретической основы для анализа объекта убийства.

В нашем обществе высшей ценностью является человек. Для любого человека главной ценностью является его жизнь. Поэтому для обеспечения сохранности жизни ст. 20 Консти­туции нашей страны закрепляет право каждого человека на жизнь^[2].

Право на жизнь - это юридически закрепленная теоре­тическая модель социальной действительности, признавае­мая правильной с нравственной точки зрения, согласно кото­рой любой человек должен иметь возможность жить до тех пор, пока жизнь его не будет прекращена по естественным причинам или по воле случая, т.е. без вмешательства других людей. Либо, если совсем кратко, то право на жизнь - это нравственно обоснованное, юридически закрепленное при­знание правильным того, что каждый человек должен иметь возможность жить... [15, с. 281].

Закрепляя право каждого человека на жизнь, основной закон вменяет каждому его обладателю обязанность осу­ществлять его таким образом, чтобы это не лишало возмож­ности реализации права на жизнь других его обладателей (ст. 17 Конституции^[3]). Данная совокупность взаимных прав и обязанностей образует собой правоотношение, в котором у каждого его субъекта имеется и свое право на жизнь, и обя­занность соблюдать право на жизнь, имеющееся у любого другого лица.

Это правоотношение имеет двоякое социальное значе­ние. Во-первых, оно выступает в качестве самостоятельного нравственного регулятора поведения людей в обществе. Во- вторых, оно влечет установление дополнительных правил, обеспечивающих его реализацию. Эти дополнительные пра­вила обеспечительного характера можно разделить на две группы.

В первую группу входят правила, которые предусматри­вают обязанность совершения действий или предоставляют право на совершение действий, направленных на защиту жизни человека во время совершения посягательства на его жизнь. Обязанность защищать жизнь человека во время со­вершения такого посягательства предусмотрена для сотруд­ников силовых министерств и ведомств, а также может быть возложена на договорной основе. Право на действия по за­щите жизни человека предоставлено уголовным законода­тельством нашей страны, которое содержит нормы, напри­мер, о праве на необходимую оборону.

Вторую группу норм, обеспечивающих действенность установленного Конституцией правоотношения, имеющего своей целью обеспечение возможности осуществления права на жизнь, составляют: 1) нормы уголовного законодательства и иных законодательных актов, которые регламентируют от­ветственность тех, кто причиняет смерть другим людям; 2) нормы законодательства, регламентирующего деятельность отдельных работников, исполняющих предписания уголов­ного законодательства и иных законодательных актов по реа­лизации ответственности за совершение убийства.

Все указанные выше нормы и устанавливаемые ими пра­воотношения вне всяких сомнений являются очень важными и ценными социальными благами. Однако из этого вовсе не следует, что они могут быть признаны объектом убийства. Будучи управленческими решениями (нормы права) и тео­ретическими моделями «дозволяемого и предписываемого» (правоотношения), они преступному воздействию не подвер­гаются, а объектом преступления признается только такое благо, которое может подвергаться причинению преступно­го вреда.

Реализацией данных моделей занимаются конкретные люди, действия которых также являются очень важным со­циальным благом, - без действий, деятельности данных лиц нормы права будут мертвы. Однако и это благо в качестве объекта убийства также рассматривать невозможно. Так, на­пример, нельзя рассматривать в качестве объекта убийства действия непосредственных защитников потенциальной жертвы. Убийство человека, выбранного виновным в качестве жертвы, направлено на лишение жизни только этого чело­века и на действия по защите жизни никак не воздействует. Убийство воздействует только на того, кого лишают жизни. Смертоносная причинная связь, имеющая место при совер­шении данного преступления, очень четко указывает на эту его направленность. Если же лицо, пытающееся совершить убийство, станет оказывать противодействие лицу, защища­ющему жизнь потенциального потерпевшего, то, в зависи­мости от характера такого противодействия, оно будет рас­сматриваться уже как другое преступление, но не убийство изначально избранной жертвы.

Таким образом, из максимально широкого перечня всех благ, которые представляется возможным упомянуть в свя­зи с реализацией права на жизнь и совершением убийства, лишь одно благо может именоваться объектом данного пре­ступления - это жизнь человека, т.е. возможность его даль­нейшего существования в нашем мире.

Проверка обоснованности признания общественных отношений объектом отдельных видов преступления. Вме­сто признания объектом убийства жизни человека наследие идеологизированной части советского уголовного права по- прежнему предлагает считать объектом данного преступле­ния общественные отношения, складывающиеся по поводу реализации права на жизнь и обеспечивающие безопасность жизни [5, с. 377].

Первый способ проверки обоснованности признания общественных отношений объектом убийства подразумевает выяснение того, что именно представляют собой обществен­ные отношения как нечто такое, что обеспечивает безопас­ность жизни человека. Для этого представляется необходи­мым и достаточным ответить на вопрос о том, что именно обеспечивает эту безопасность, и является ли это «оно» об­щественными отношениями.

Выше было показано, что безопасность жизни обеспечи­вается: 1) нормами Конституции и других законодательных актов, которые направлены на обеспечение безопасности жизни; 2) правоотношениями, которые устанавливаются этими нормами; 3) действиями, деятельностью людей, кото­рые осуществляются во исполнение обязанности обеспечи­вать безопасность жизни либо представляют собой поведе­ние, реализующее право на защиту жизни.

Нормы Конституции - это нормативно закрепленное решение (волеизъявление) народа, нормы иных законода­тельных актов - решение органов государственной власти, которыми устанавливаются «субъективные права и юриди­ческие обязанности, представляющие собой модели возмож­ного и должного поведения субъектов права» [16, с. 227].

Решения народа и органов власти, а также устанавлива­емые ими комплексы моделей поведения, деятельности пре­ступному воздействию при убийстве не подвергаются. Дан­ное обстоятельство указывает на невозможность признания норм права и правоотношений объектом не только убийства, но и вообще какого бы то ни было иного преступления.

Действия, деятельность по обеспечению безопасности жизни другого человека объектом убийства также не явля­ются. Совершаемое убийство имеет своей мишенью избран­ную жертву, а не действия, деятельность по обеспечению ее жизни.

Из всего, что обеспечивает жизнь человека, обществен­ными отношениями можно было бы признать только соот­ветствующие действия и деятельность людей, однако они объектом убийства быть не могут.

Второй способ проверки обоснованности утвержде­ния о том, что объектом убийства являются общественные отношения, состоит в поиске ответа на вопрос о сущности общественных отношений в трудах классиков марксизма- ленинизма, учение которых и привело к внедрению данного термина в идеологию, социальную философию, философию права и юриспруденцию. С учетом того, что исследованием теории объекта преступления как общественных отношений мы занимаемся с 1998 года, ответ на данный вопрос для нас никаких затруднений не составляет.

В трудах К. Маркса понятие общественных отношений не приводится, и никаких иных высказываний, проясняю­щих его понимание сущности общественных отношений, в его творчестве также не содержится.

В трудах В.И. Ленина понятие общественных отноше­ний специально также нигде не сформулировано. Однако в его творчестве имеется одно высказывание, которое, хотя и является посвященным иному вопросу, но достаточно опре­деленно указывает на то, что, по его мнению, общественные отношения представляют собой действия людей: «социолог- материалист, делающий предметом своего изучения опреде­ленные общественные отношения людей, тем самым уже из­учает и реальные личности, из действий которых и слагаются эти отношения» [7, с. 423-424].

Данная позиции В.И. Ленина вновь возвращает нас к трактовке общественных отношений как поведения, деятель­ности людей, которая уже была рассмотрена выше, и по ре­зультатам исследования которой был сделан обоснованный вывод о том, что поведение, деятельность людей по обеспе­чению сохранности жизни объектом убийства не являются.

Единственным представителем марксизма-лениниз­ма, который сформулировал понятие общественных отно­шений, является Ф. Энгельс, причем, сделал он это всего один раз и более никогда к данному вопросу не возвращал­ся: «Под экономическими отношениями, которые мы счи­таем определяющим базисом истории общества, мы по­нимаем тот способ, каким люди определенного общества производят средства к жизни и обменивают между собой продукты (поскольку существует разделение труда). Таким образом, сюда входит вся техника производства и транс­порта. Эта техника, согласно нашим взглядам, определяет также и способ обмена, затем способ распределения про­дуктов и тем самым после разложения родового строя так­же и разделение на классы, отношения господства и под­чинения, государство, политику, право и т. д. В понятие экономических отношений включается далее и географи­ческая основа, на которой эти отношения развиваются, и фактически перешедшие от прошлого остатки прежних ступеней экономического развития, которые продолжают сохраняться зачастую только по традиции или благодаря vis inertiae , а также, конечно, внешняя среда, окружающая эту общественную форму» [9, с. 174].

Если исходить из данного понимания общественных от­ношений, то объектом убийства необходимо было бы при­знать способ производства и распределения благ, уровень развития техники производства и транспорта, разделение общества на классы, отношения господства и подчинения, государство, политику, право, историческое социальное на­следие, географические условия, внешнюю среду и т.д., рас­смотренные в их совокупности и взаимосвязи.

Однако такая трактовка объекта убийства до сих пор никем, причем, даже самыми активными апологетами те­ории объекта преступления как общественных отношений, почему-то не осуществлялась. Но почему? Тому есть две при­чины.

Во-первых, данная трактовка объекта убийства очень далека от реальной действительности и не отражает самого главного, а именно того, что убийство причиняет смерть че­ловеку, лишая его самого ценного из имеющихся у него благ - жизни. Во-вторых, данное понятие общественных отноше­ний в силу присущей ему эклектичности демонстрирует тот факт, что Ф. Энгельс сам достаточно ясного понимания сути базиса общественно-экономической формации не имел, с этим вопросом должным образом не разобрался, ввиду чего и вынужден был использовать для его характеристики изна­чально весьма неопределенный по своему значению термин «общественные отношения». Законченной теории обще­ственно-экономической формации, - как это справедливо было отмечено Г.Я. Миненковым, - у ее основоположников не получилось [10, с. 482.]. Обнародовать этот факт, подры­вающий научный авторитет «классика», в социалистическом обществе было нельзя, по причине чего это высказывание в опубликованных научных трудах в полном его объеме, как правило, не приводится. Из этого высказывания обычно ци­тируют только его начало - «под экономическими отношени­ями, которые мы считаем определяющим базисом истории общества, мы понимаем тот способ, каким люди определен­ного общества производят средства к жизни и обменивают между собой продукты».

Вместе с тем и эти общественные отношения в более узком их понимании, т.е. способ производства и распреде­ления благ, определяемый государственно-политическим устройством общества, объектом убийства также призна­ваться не могут. Объясняется это тем, что убийство обычного человека государственно-политическое устройство общества и определяемый им способ производства и распределения благ не изменяет. Изменить их может убийство только та­кого человека, на существовании которого держится все го­сударственно-политическое устройство и определяемый им способ производства и распределения благ (при условии, ко­нечно, что такой человек существует). Однако в этом гипоте­тическом примере мы будем должны говорить уже о другом преступном деянии с другим названием, которое отличается от убийства тем, что посягает не только на жизнь, а на два объекта преступления одновременно: на жизнь человека и на государственно-политическое и экономическое устрой­ство общества. То есть, в данном примере мы будем говорить о комплексном характере совершаемого преступления, ко­торое, с одной стороны, представляет собой убийство, име­ющее своим объектом жизнь человека, а с другой стороны, является деянием, в котором убийство фигурирует в качестве способа посягательства на другой объект - государственный строй и соответствующее ему устройство экономики. Таким образом, и в этом случае мы все равно должны будем при­знать объектом убийства только жизнь потерпевшего.

Аналогичным образом и преступление против собствен­ности не изменяет экономическое устройство общества, ко­торое Ф. Энгельс называет экономическими общественными отношениями. Данное преступление совершается в рамках установленного и поддерживаемого государством экономи­ческого строя, не изменяя его. С учетом этого объектом пре­ступления против собственности также следует признавать не экономические общественные отношения, а возможность владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом.

Третий способ проверки обоснованности тезиса о том, что объектом убийства являются общественные отношения, заключается в рассмотрении точки зрения советских ученых, которые решали вопрос о сущности общественных отноше­ний не так, как это делали сами основоположники марксиз­ма-ленинизма.

Понятие общественных отношений, сформулированное Ф. Энгельсом, не могло быть воспринято советской социаль­ной философией по причине недостаточной его разработан­ности, о чем уже было сказано выше.

Понимание В.И. Лениным сущности общественных от­ношений как действий людей не могло быть принято по дру­гим причинам.

Во-первых, трактовка общественных отношений как действий людей является, если позволительно так будет вы­разиться, очень уж простой и понятной, не содержащей в себе какого-то особого глубинного философского смысла, в силу чего воздвигать такие общественные отношения на вы­сокий пьедестал движущего фактора исторического прогрес­са было бы весьма непрезентабельно.

Во-вторых, трактовка общественных отношений как действий людей могла привести к опровержению учения об общественно-экономической формации, которое, яко­бы, обосновывало закономерность перехода от капитализма к социализму и далее, - к коммунизму вне зависимости от воли отдельных личностей. Для уяснения этого, на первый взгляд, неожиданного обстоятельства, необходимо принять во внимание следующее. Действия людей всегда есть способ, которым они создают условия (возможности) для удовлет­ворения своих потребностей, порождаемых стремлением к существованию, развитию и процветанию. При этом, с точки зрения парных философских категорий сущности и явления, действия людей представляют собой явление, в котором они проявляют свою сущность, свое человеческое начало. Из это­го следует, что при более глубоком осмыслении вопроса о движущей силе исторического прогресса, такой движущей силой следует признавать уже не действия людей (явление), а их стремление к существованию, развитию и процветанию (один из аспектов сущности человека, который проявляется в этом явлении). В рамках же советской философии движу­щим фактором социального прогресса признавались обще­ственные отношения, составляющие базис социалистическо­го общества, которые не зависят от воли людей, игнорируют человеческое начало истории и свободу выбора человека [10, с. 482].

Совокупность данных причин привела к тому, что в со­циальной философии советского периода общественными отношениями стали признавать не действия, деятельность людей, не их взаимодействие, а социальные связи между людьми, возникающие в процессе их деятельности, взаимо­действия [2., с. 28], [4, с. 15]. С тех пор понимание сущности общественных отношений как социальный связей продолжа­ет оставаться главенствующим и в постсоветской науке [1, с. 483].

В контексте настоящего исследования это означает не­обходимость проверки допустимости признания объектом убийства и этого варианта в понимании сущности обще­ственных отношений, т.е. социальных связей между людьми.

Социальные связи представляют собой социальный контакт, посредством которого люди осуществляют взаимо­действие, содействие, противодействие, управление, а также все иные виды возможного проявления своей человеческой сущности.

Человек, действующий в рамках социальной связи, ста­рается использовать ее для реализации своих устремлений и удовлетворения возникающих при этом потребностей. Од­нако стремления людей и определяемые ими потребности с нравственной точки зрения могут быть оценены как позитив­ные или негативные.

Если стремления и определяемые ими потребности являются позитивными, то и социальная связь, в рамках которой лицо изыскивает возможности для их реализации и удовлетворения, также оценивается как положительная. Если же нет, то социальная связь в качестве положительной рассматриваться уже не может. Из этого следует, что реше­ние вопроса о социальной значимости социальной связи в конечном итоге всегда зависит от оценки стремлений и по­требностей, для реализации и удовлетворения которых она предоставляет возможность. Оценка социальных связей са­мих по себе, то есть вне зависимости от того, как их наличие отражается на наличии возможностей реализации позитив­ных стремлений и удовлетворения позитивных потребно­стей, смысла не имеет.

К вопросу о значимости социальных связей необходимо подходить по аналогии с тем, как мы оцениваем значимость имущества. Предметы собственности мы называем матери­альными ценностями не потому, что они имеют ценность сами по себе, а потому, что обладание ими предоставляет возможность их использования для удовлетворения наших потребностей, реализации наших стремлений. Именно по­этому охраняемым уголовным законом благом (объектом преступления) мы называем не имущество, а возможность владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом.

Тот факт, что при совершении подавляющего боль­шинства убийств происходит разрушение социальных связей, существовавших до этого между жертвой и други­ми людьми, отрицать невозможно. Уничтожение данных связей, при условии их позитивного характера, влечет за собой лишение этих людей имевшихся ранее возмож­ностей удовлетворения своих позитивных потребностей, реализации позитивных стремлений. Однако этот аспект убийства оценивается негативно не потому, что разруша­ет социальные связи, а только потому, что уничтожение этих связей лишает людей возможности реализации сво­их стремлений и удовлетворения соответствующих по­требностей.

С этой точки зрения еще одним объектом преступле­ния, на который посягает убийство человека, имевшего пози­тивные социальные связи, имеет смысл признавать не соци­альные связи как таковые, рассматриваемые сами по себе, а утрачиваемые возможности людей, имевших до совершения убийства социальные контакты с его жертвой.

Эти возможности должны признаваться дополнитель­ным факультативным объектом преступления: убийство ^ жизнь (основной объект) ^ жертва убийства ^ возможности других лиц (дополнительный факультативный объект) ^ другие лица (дополнительные факультативные потерпевшие). Допол­нительным факультативным данный объект является пото­му, что имеет место не во всех случаях совершения убийства, а только тех, в которых разрушаемые этим преступлением социальные связи являются положительными.

Данное понимание объективного механизма соверше­ния убийства является самодостаточным и признания соци­альных связей объектом преступления не требует.

На этом же уровне философского осмысления следует подходить к пониманию сущности объектов и других пре­ступлений. Из всех земных благ для людей важны лишь их возможности. Всё остальное самостоятельной ценностью не обладает. Если какое-либо деяние обеспечение возможно­стей не затрагивает, то признавать его преступлением по­просту незачем. Какой бы вариант механизма причинения преступного вреда мы ни рассматривали, процесс развития преступной причинной связи все равно будет проходить от преступления к человеку через его возможности: преступле­ние ^ возможность ^ человек. Иным образом, т.е. не лишая человека определенной возможности, причинить ему вред нельзя.

Не влияет на правильность данного решения вопроса и трактовка социальных связей как непосредственных или опосредованных зависимостей, возникающих между людь­ми в процессе их жизни в обществе. Например, это зависи­мость между уплатой налогов и наличием возможностей, которые обеспечиваются за счет бюджетных средств. И эта, и иные зависимости также могут рассматриваться как цен­ность не сами по себе, а только в том случае, если задейство­ваны в обеспечении возможности удовлетворения позитив­ных потребностей, реализации позитивных стремлений людей. Социальные связи при любом варианте понимания их сущности все равно будут оставаться всего лишь одним из ус­ловий, которое может обеспечивать наличие какой-либо возмож­ности человека. При этом оценка социальной связи всегда будет зависеть от содержания поведения людей, между которыми она существует, а это поведение может быть как положительным, так и негативным. Объясняется это тем, что социальная связь представляет собой канал воздействия одних людей на других и не более, ввиду чего оценка социальной связи зависит от оценки того воздействия, которое осуществляется в ее рамках и которое либо обеспечивает позитивные возможности, либо нет. Аналогичным образом оценивается и социальная связь как зависимость между поведением человека, действующего в рамках социальной связи как социального контакта (канала воздействия), и результатом этого воздействия в виде обеспечения или необеспечения соответ­ствующей возможности.

Выводы. Теория объекта преступления как обществен­ных отношений с научной точки зрения ничем не обоснована и возникла как следствие неуместного внедрения в уголовное право учения об общественно-экономической формации, от которого давно уже отказалась даже социальная философия. Признание общественных отношений объектом отдельных видов преступлений действительности не соответствует и ни­чего не объясняет.

Для обоснования борьбы с преступностью и фор­мирования правильного представления о механизме преступного причинения вреда объектом преступления следует признавать возможности удовлетворения пози­тивных потребностей, реализации позитивных стремле­ний физических или юридических лиц, народов, всего человечества.

Признание возможности объектом преступления является продуктивным и для объяснения сути преступ­ного бездействия, которое выражается в необеспечении какой-либо возможности. Примером тому является не­оказание помощи больному, сущность которого состоит в непредотвращении смерти, вреда здоровью [3, с. 8], т.е. в необеспечении возможности жить, иметь здоровье. От­ветственность за преступное бездействие имеет целью понуждение к выполнению обязанности по обеспечению соответствующих возможностей.

СЕМЧЕНКОВ Игорь Павлович
кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права, криминологии и уголовно­исполнительного права Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России

СОРОКИН Игорь Сергеевич
кандидат юридических наук, доцент, начальник кафедры уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России

БУРДЕЙНЫЙ Владислав Владимирович
кандидат философских наук, научный сотрудник Западного филиала РАНХиГС при Президенте Российской Федерации