Принцип автономии воли сторон является одним из основных в международном частном праве. С 2013 года он напрямую закреплен в ГК РФ в отношении трансграничного корпоративного договора, тем не менее, действующее правовое регулирование устанавливает серьезные рамки для беспрепятственного применения данного принципа.

Среди таких ограничений можно выделить оговорку о публичном порядке, сверхимперативные нормы, а также доктрину «внутренних отношений» юридического лица.

Целью настоящей статьи является анализ действующих ограничений автономии воли сторон и оценка эффективности текущего уровня коллизионного регулирования трансграничного корпоративного договора. В результате проведенного исследования автором установлена необходимость дифференцирования отношений, возникающих из трансграничного корпоративного договора, что позволит не допустить применение исключительно статута юридического лица и оставит сторонам возможность для применения избранного ими иностранного права к части возникающих правоотношений.

Ключевые слова: трансграничный корпоративный договор, корпоративный договор, акционерное соглашение, автономия воли сторон, оговорка о публичном порядке, «внутренние отношения» юридического лица, сверхимперативные нормы, иностранное право, статут юридического лица, личный закон юридического лица.

KHARKINA Kristina Vladimirovna
postgraduate student of Private international law sub-faculty of the O. E. Kutafin Moscow State Law University (MSAL)

LIMITS TO PARTY AUTONOMY RULE WHILE CHOOSING THE LAW APPLICABLE TO CROSS-BORDER CORPORATE AGREEMENT

Party autonomy is one of the main principles of Private International Law. Since 2013 this principle is directly enshrined in the Civil Code of the Russian Federation in relation to the cross-border corporate agreement, nevertheless, the current legal regulation establishes serious limits for its’ unimpeded application. Such limitations include public policy clause, mandatory rules and internal affairs doctrine.

The purpose of this article is to analyse the current restrictions on party autonomy rule and assess the effectiveness of the current level of conflict of laws regulation of cross-border corporate agreement. As a result of the study the author has established the need to differentiate the relations arising from the cross-border corporate agreement, which will not allow to apply exclusively the statute of a legal entity and leave the parties opportunity to apply their chosen foreign law to part of the arising legal relations.

Keywords: cross-border corporate agreement, corporate agreement, shareholder agreement, party autonomy, public policy clause, internal affairs doctrine, mandatory rules, foreign law, statute of legal entity, lex societatis.

Принцип автономии воли сторон (lex voluntatis), уста­навливающий право участников контракта по своему усмо­трению избрать применимое к отношениям право, в насто­ящее время является основополагающим для регулирования трансграничных отношений. В Российской Федерации (далее - РФ) данный принцип установлен в ст. 1210 ГК РФ, в соот­ветствии с которой стороны могут при заключении договора или в последующем выбрать по соглашению между собой право, которое подлежит применению к их правам и обязан­ностям по этому договору. С 2013 года принцип автономии воли предусмотрен также и для трансграничного корпора­тивного договора. В соответствии со ст. 1214 ГК РФ при отсут­ствии соглашения сторон о подлежащем применению праве к договору, связанному с осуществлением прав участника юридического лица, применяется право страны, в которой учреждено или подлежит учреждению юридическое лицо.

Формулировка «при отсутствии соглашения сторон...» по­зволяет сделать вывод о допустимости избрания сторонами права, применимого к трансграничному корпоративному договору.

Однако приходится констатировать, что на практике такая возможность выбора существенно ограничена, и, несмотря на кажущуюся правовую определенность, вопрос об автономии воли сторон в трансграничном корпоративном договоре и ее пределах все еще остается не в полной мере разработанным, а потому и дискуссионным в научном и профессиональном со­обществах. В частности, не совсем ясно, достаточно ли гибким и в полной ли мере учитывающим специфику правоотношений, возникающих при заключении и исполнении трансграничного корпоративного договора, является действующее правовое регу­лирование корпоративных отношений. Кроме того, следует про­анализировать, не нивелируют ли на практике автономию воли сторон имеющиеся в РФ законодательные ограничения. Необхо­димо также понять, насколько действующим законодательством соблюден баланс интересов сторон договора, с одной стороны, и государства-регулятора - с другой. Выводы и ответы на постав­ленные вопросы, к которым приходит автор в настоящей статье, будут полезны как специалистам по теории международного частного права для дальнейших исследований, так и практикую­щим юристам для подготовки наиболее эффективных и испол­нимых трансграничных корпоративных договоров.

Выбор сторонами определенного правопорядка для регулирования возникших отношений приводит к непри­менению императивных и диспозитивных норм того права, которое должно было бы применяться при отсутствии согла­шения сторон о применимом праве. Такие же последствия наступают и в том случае, если коллизионная норма отсыла­ет к иностранному правопорядку: суд вынужден отказаться от применения норм своего правопорядка [2]. Однако суще­ствуют определенные ограничения, в силу которых некото­рые нормы национального правопорядка как бы изымаются из общепринятого порядка коллизионного регулирования и подлежат применению независимо от избранного сторона­ми права и независимо от того, к праву какого государства отослала коллизионная норма. Применительно к трансгра­ничному корпоративному договору можно выделить следу­ющие ограничения применения иностранного права: 1) оговорка о публичном порядке, 2) сверхимперативные нор­мы российского законодательства и связанная с ними 3) док­трина «внутренних отношений» юридического лица.

Оговорка о публичном порядке. В соответствии с п. 1 ст. 1193 ГК РФ норма иностранного права в исключительных случаях может не применяться, если последствия ее приме­нения будут явно противоречить основам правопорядка (пу­бличному порядку) РФ^[3]. При возникновении такой ситуации будет применяться норма российского права. Описание того, что включает в себя категория «основы правопорядка», было дано в одном из решений ФАС Северо-Западного округа. В частности, суд указал, что основы правопорядка «включают в себя помимо основ морали, главных религиозных постула­тов, главных экономических и культурных традиций, сфор­мировавших российское гражданское общество, и осново­полагающие принципы российского права. К последним, в частности, относятся основные начала гражданского права».

В судебной практике случаи применения оговорки о пу­бличном порядке встречаются не часто. Например, оговорка о публичном порядке была применена в нашумевшем деле ОАО «Мегафон». Кратко о фабуле дела: акционеры заклю­чили соглашение, действие которого подчинили шведскому праву. Позднее некоторые из участников обратились в суд с иском о признании заключенного акционерного соглашения недействительным в связи с тем, что оно нарушает нормы пу­бличного порядка РФ в части применения иностранного права к положениям соглашения, регулирующего вопросы, относя­щиеся к статуту юридического лица, а также прав и обязанно­стей акционеров. Проанализировав положения заключенного соглашения, ФАС Северо-Западного округа пришел к выводу, что в силу положений российского законодательства об акци­онерных обществах (в частности, ст.ст. 96, 98 ГК РФ, п. 2 ст. 1, п. 2 ст. 11 Закона об акционерных обществах) исключительно законодательством РФ могут регулироваться вопросы стату­са, деятельности юридического лица, прав и обязанностей акционеров, в связи с чем «выбор участниками соглашения в качестве применяемого права законодательства Швеции к вопросам статута юридического лица противоречит публич­ному порядку РФ, его праву, а положения п. 15.1 Соглашения недействительны в силу ничтожности». В доктрине данное решение суда подверглось справедливой критике. Например, А.И. Масляев указывает, что суд никак не обосновал свою по­зицию, и в деле отсутствовали исключительные обстоятель­ства, в силу которых можно было бы сослаться на ст. 1193 ГК РФ о публичном порядке [8, с. 140-141].

Таким образом, можно сделать вывод, что случаи огра­ничения применения иностранного права со ссылкой на им­перативные нормы российского законодательства встречают­ся достаточно редко. При этом, в единственном случае, когда суд отказался применять иностранное право, сославшись на ст. 1193 ГК РФ, является необоснованным и едва ли может служить «прецедентом» для дальнейшего рассмотрения по­добной категории споров.

Сверхимперативные нормы российского законода­тельства. В ГК РФ содержатся положения, в соответствии с которыми иностранное право не должно затрагивать дей­ствия императивных норм российского законодательства, которые являются особо значимыми для обеспечения прав и охраняемых законом интересов участников гражданского оборота вследствие указания на это в самих таких нормах или особого значения таких норм. В доктрине отмечается, что полный и исчерпывающий перечень таких императив­ных норм отсутствует, и принадлежность той или иной нор­мы к императивной должна определяться судом в каждом конкретном случае [10, с. 82-83]. Например, Г.К. Дмитриева включает в этот круг нормы о последствиях несоблюдения письменной формы сделки (п. 3 ст. 162 ГК РФ); нормы об оспоримых и ничтожных сделках (ст. 166 ГК РФ); положения о восстановлении срока исковой давности (ст. 205 ГК РФ) и об уменьшении неустойки (ст. 333 ГК РФ) [3, с. 191-192]. Пыта­ясь ответить на вопрос об определении круга императивных норм в отношении акционерных соглашений, Е.В. Кабатова приходит к выводу, что, к примеру, некоторые нормы За­кона об акционерных обществах, касающиеся деятельности совета директоров (количественный состав, порядок избра­ния председателя и пр.), являются диспозитивными, в связи с чем могут регулироваться соглашениями акционеров [4, с. 205]. Среди специальных норм об акционерных соглашениях к сверхимперативным относят нормы Закона об акционер­ных обществах о реализации преимущественного права на покупку акций, о запрете установления иных требований к кворуму для проведения общего собрания акционеров, пра­вила формирования совета директоров, а также образования исполнительных органов общества [6, с. 35].

В соответствии с п. 1 ст. 1214 ГК РФ выбор сторонами права не может затрагивать действие императивных норм права страны учреждения юридического лица по вопросам, указанным в ст. 1202 ГК РФ. Фактически, в данном случае воз­никает коллизия обязательственного статута и статута юри­дического лица.

Получается, что при выборе сторонами в качестве при­менимого к трансграничному корпоративному договору иностранного права его действие не будет распространяться на вопросы, перечисленные в ст. 1202 ГК РФ, так как, по мне­нию российского законодателя, данная норма носит сверх­императивный характер.

В пункте 16 Обзора судебной практики по некоторым вопросам, связанным с рассмотрением арбитражными су­дами дел с участием иностранных лиц, Президиум ВАС РФ указал, что положения ст. 1202 ГК РФ, к которой отсылает ст. 1214 ГК РФ, носят сверхимперативный характер, что означа­ет, что «ввиду их особого значения, в том числе для обеспече­ния прав и охраняемых законом интересов участников граж­данского оборота, регулируют соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права».

Данная позиция неоднократно критиковалась в доктри­не [9, с. 143]. Критика сводилась к тому, что, вопреки доводам Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, сверхимпера­тивный характер могут носить только материально-право­вые, но никак не коллизионно-правовые нормы. Так, напри­мер, В.Л. Толстых, давая определение сверхимперативным нормам, указывает, в том числе, что это нормы материально­го права: «особо важные нормы материального права (курсив авт.), действующие независимо от компетентного правопо­рядка» [11, с. 359].

Исходя из того, что нормы ст. 1202 ГК РФ не могут носить сверхимперативный характер, получается, что данным свой­ством будут обладать положения ст. 67.2 ГК РФ. По справед­ливому замечанию О.В. Пучкова, данные положения, однако, не могут быть сверхимперативными, так как «не служат це­лям защиты публичных интересов, а также прав и интересов субъектов гражданского права» [9, с. 144]. Исходя из всего вы­шеизложенного, можно согласиться с выводом А.В. Асоско- ва, что институт сверхимперативных норм не может гаранти­ровать решение проблемы определения применимого права для корпоративных договоров [2, с. 38].

Доктрина «внутренних отношений» юридическо­го лица также относится к вышеуказанным ограничениям применения иностранного права в контексте трансгранично­го корпоративного договора. В соответствии с ней вопросы, которые относятся к «внутренним отношениям» юридиче­ского лица, регулируются его личным статутом, а не обяза­тельственным, в связи с чем данные вопросы не могут быть урегулированы в трансграничном корпоративном договоре.

По мнению некоторых специалистов, в законодатель­стве и судебной практике отсутствует определение понятия «внутренние отношения общества» [5, с. 12]. Соглашение ак­ционеров «устанавливает права и обязанности только для его участников, т.е. акционеров, не является обязательным для общества и его органов и не затрагивает его правовой статус, регулируемый личным законом юридического лица» [6, с. 35].

В доктрине ученые приходят к выводу, что, исходя из по­ложений Закона об акционерных обществах, а также Закона об обществах с ограниченной ответственностью, внутренние отношения включают в себя следующие вопросы: компетен­цию и порядок работы органов управления, права и обязан­ности акционеров, возникающие из акций, механизм и га­рантия реализации данных прав [7, с. 232]. Исходя из этого делается вывод, что если договором регулируется осущест­вление акционером прав перед третьими лицами, а не перед корпорацией, то такие отношения уже не являются внутрен­ними и должны регулироваться не корпоративным правом, а положениями о договорах [7, с. 233].

В зарубежной доктрине, например, указывается, что вопросы, относящиеся к полномочиям и ответственности совета директоров, переходу прав на акции носят явно не обязательственно-правовую, но корпоративную природу и относятся к внутренним отношениям, в связи с чем к ним не может применяться принцип автономии воли сторон [14, p. 10].

Критерии разграничения того, будут ли регулироваться вопросы императивными нормами личного закона юриди­ческого лица, подробно разработаны в иностранной доктри­не. В частности, в качестве общего критерия предлагается учитывать, вмешиваются ли условия корпоративного дого­вора в структуру компании, которая определяется как систе­ма органов юридического лица, их компетенция и порядок формирования [2, с. 38].

Известным делом, в котором суд обратился к доктрине «внутренних отношений» юридического лица, является дело АО «Русский стандарт». Согласно обстоятельствам дела, сто­роны заключили акционерное соглашение и подчинили его праву Англии. Впоследствии акционерами был заявлен иск о признании соглашения акционеров недействительным на том основании, что оно регулирует внутренние отношения юридического лица, к которым должны в силу ст. 1202 ГК РФ применяться нормы российского права^[7].

Проанализировав положения соглашения, суд устано­вил, что регулированию подлежат «внутренние отношения» юридического лица, в частности, «порядок учреждения обще­ства, размер его уставного капитала, объем правоспособно­сти ... то есть вопросы, которые в силу ст. 1202 ГК РФ должны определяться в соответствии с личным законом юридическо­го лица, которым является право РФ, как страны учреждения Общества». Исходя из этого, суд приходит к выводу, что при наличии императивных норм российского законодательства принцип автономии воли сторон не может быть применен к регулированию «внутренних отношений» юридического лица, в связи с чем установленная сторонами в соглашении оговорка о применимом праве и соглашение акционеров не­действительным были признаны недействительными в силу ст. 168 ГК РФ^[8].

В другом деле стороны заключили акционерное со­глашение, подчинив его праву Королевства Швеции. Суд признал соглашение о выборе применимого права недей­ствительным, установив, что «при рассмотрении споров, свя­занных с внутренними взаимоотношениями юридического лица, в том числе с взаимоотношениями юридического лица с его участниками, в соответствии с п. 1, пп. 7 п. 2 ст. 1202 ГК РФ применяется право страны, где учреждено юридическое лицо. В связи с этим судами первой и апелляционной ин­станций при рассмотрении спора правомерно применены нормы российского права»^[9].

Получается, что судебная практика активно поддержи­вает подход, в соответствии с которым ряд вопросов, которые стороны могут урегулировать корпоративным договором, на основании ст. 1202 ГК РФ будут в любом случае регули­роваться личным законом юридического лица. Такой подход активно критикуется в литературе. Например, Е.В. Кабато- ва указывает, что так как перечень вопросов, закрепленных в ст. 1202 ГК РФ является неисчерпывающим, а также в связи с тем, что формулировка некоторых из них является неточной, это может привести к необоснованному распространению понятия личного закона юридического лица на самый широ­кий круг вопросов [4, с. 206].

Следует согласиться с позицией Д.И. Степанова, В.А. Фогеля и Х.-И. Шрамма, которые полагают, что если любые отношения, которые хоть как-то связаны с реализацией прав по акции и участием в управлении компанией, включать в понятие «внутренние отношения» юридического лица, то тогда возникнет ситуация, при которой ни один вопрос во­обще не сможет регулироваться иностранным правом [13]. Исходя из анализа положений ст. 1202 ГК РФ, авторы при­ходят к выводу, что в случае заключения корпоративного до­говора только между участниками корпорации или между участником корпорации и лицами, входящими в органы корпорации, а не по модели «участник - корпорация», его можно подчинить иностранному праву, так как они «не бу­дут нарушать фундаментальные устои участия в управлении корпорацией ее участников» [13].

Для решения возникающих коллизий в литературе предлагается исключить из понятия «внутренние отноше­ния» отношения между участниками хозяйственного обще­ства, стороной которых не является само хозяйственное об­щества или члены его органов [12, с. 12].

Примечательно, что в иностранной практике, несмотря на преобладание там обязательственно-правовой природы корпоративного договора, преобладает позиция, что согла­шения акционеров должны регулироваться личным законом юридического лица. Английские авторы отмечают, что тео­ретически у сторон есть право подчинить заключаемое со­глашение акционеров иностранному праву. Однако это все остается на теоретическом уровне, так как на практике не было дел, в котором стороны бы подчинили свое соглашение иностранному праву.

В Германии применимое к акционерным соглашение право также регулируется личным статутом юридического лица. При этом личный закон юридического лица долгое время в Германии определялся по месту нахождения эффек­тивного органа управления обществом. Данный подход со­хранился только в отношении соглашений, заключаемых со стороной из государства, которое не является членом Евро­пейского союза.

В Калифорнии применение иностранного права к кор­поративным договорам допускается, однако при рассмотре­нии спора калифорнийский суд будет в каждом конкрет­ном случае оценивать, имеется ли достаточная связь между заключенным корпоративным соглашением и избранным правопорядком, и также будет устанавливать наличие норм публичного порядка, которые необходимо применить, неза­висимо от избранного сторонами права^[10].

Однако несмотря на существование различных подходов в доктрине к существующим ограничениям автономии воли сторон, представляется, что следует согласиться с точкой зре­ния А.В. Асоскова, который отмечает, что ограничения авто­номии воли сторон все же нужны. В частности, он приводит гипотетическую ситуацию: «если мы разрешим применять к корпоративным договорам российских хозяйственных об­ществ иностранное (например, английское) право без каких бы то ни было ограничений и полностью исключим в таких ситуациях действие императивных ограничений ст. 67.2 ГК РФ, то перед нами будет уже не совсем российское юридиче­ское лицо, поскольку будут допущены отступления от фун­даментальных принципов, на которых основано российское корпоративное право» [2, с. 36].

Таким образом, в рамках данной статьи в результате проведённого анализа представляется обоснованным вывод о том, что закрепление принципа автономии воли по отно­шению к трансграничным корпоративным договорам явля­ется значимым и смелым шагом вперед в развитии правово­го регулирования корпоративных отношений. Основными ограничителями такой автономии, которые, как было вы­яснено, все же необходимы для обеспечения стабильности российского правопорядка, являются оговорка о публичном порядке (в меньшей степени), сврехимперативные нормы и связанная с ними доктрина «внутренних отношений» юри­дического лица.

Установлено, что действующий подход российского за­конодателя к правовому регулированию трансграничных корпоративных отношений является достаточно нейтраль­ным. При рассмотрении спора, возникающего из трансгра­ничного корпоративного договора, в котором стороны из­брали в качестве применимого иностранное право, нельзя полностью признавать данный выбор правопорядка, как и договор в целом, недействительными. В данном случае наи­более верным с точки зрения суда поведением будет вычле­нение из корпоративного договора:

1) вопросов, относящихся к сугубо внутренним отноше­ниям юридического лица, и применение к ним статута юри­дического лица, как этого требуют положения ст. 1202 ГК РФ, и

2) вопросов, которые касаются регулирования отноше­ний с третьими лицами, к которым следует применять из­бранное сторонами право.

Конечно, подобный подход может вызвать много вопро­сов в связи с отсутствием исчерпывающего перечня каждо­го из вида вопросов, тем не менее, это поможет обеспечить наиболее гибкий подход к коллизионному регулированию трансграничного корпоративного договора.

ХАРЬКИНА Кристина Владимировна
аспирант кафедры Международного частного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).