Принятие решений судами по делам о возвращении ре­бенка или об осуществлении в отношении него прав доступа на основании международного договора Российской Феде­рации регулируется нормами главы 22.2 ГПК РФ с учётом положений Гаагской Конвенции от 25 октября 1980 года «О гражданско-правовых аспектах международного похищения детей» (далее - Конвенция от 25 октября 1980 года), которая для Российской Федерации приобрела законную силу с 1 ок­тября 2011 года.

Анализируя доступные обзоры судебной практики по делам о возвращении ребенка или об осуществлении в отно­шении него прав доступа, можно смело утверждать, что про­цент вынесения положительных судебных решений чрезвы­чайно низок. Особенно если с заявлением о возврате ребенка обращается отец, то вероятность удовлетворения исковых за­явлений является практически минимальной. В таких случаях решение суда об отказе в возврате ребенка основывается на не­допустимости расставания матери и ребенка, что, по мнению суда, создает для ребенка негативную ситуацию, которая и является одной из причин для отказа в удовлетворении заяв­ления о возвращении ребенка, предусмотренных Конвенцией.

Вместе с тем, бывают и исключения, что подтверждается выявленными из обзора судебной практики случаями. Напри­мер, согласно материалам дела, в котором истец - отец, гражда­нин Великобритании, а ответчик - мать несовершеннолетней дочери, гражданка Российской Федерации. Стороны состоят в браке. В августе 2016 года, ответчик согласовала с истцом по­ездку ребенка на каникулы в Российскую Федерацию в пери­од с 11 по 25 августа плюс 5-6 дополнительных дней с учетом любых проблем с обратным рейсом. Возврат планировался не позднее 25-31 августа, чтобы ребенку успеть подготовиться к школе и начать новый учебный год без задержек и опозда­ний. В обозначенный срок ребенок не вернулся, ответчик на­правила истцу письмо по электронной почте о том, что она не собирается возвращать дочь назад в Великобританию. Не до­бившись от ответчика добровольного возвращения ребенка в Великобританию, истец начал административные и судебные процедуры по возвращению ребенка на основании Гаагских конвенций о юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской от­ветственности и мер по защите детей 1996 года и Конвенции от 25 октября 1980 года. Одним из возражений на иск со стороны ответчика было указание на агрессивное поведение истца по отношению к ней, в том числе, домашнем психологическом насилии. Однако данные обстоятельства не были подтверж­дены надлежащими и допустимыми доказательствами. При этом сама ответчица, а также допрошенные по ее ходатайству свидетели подтвердили, что отец ребенка любит, никогда не обижал ее и агрессию по отношению к ребенку не проявлял. Суд принял во внимание, что, несмотря на утверждения от­ветчика об агрессивном, неадекватном поведении отца ребен­ка, утверждений о наличии опасности оставления ребенка с ним ввиду возможного причинения ему физического или психологического вреда, сама мать - ответчик оставляла дочь на попечении отца, и длительное время (на протяжении трех лет) проживала и работала в России. Ребенок в это время по­стоянно проживал и находился на попечении отца, который осуществлял уход за ней, кормил, одевал, заботился о ее здо­ровье, водил в учебное заведение, делал вместе с ней домашнее задание и совершал иные действия по осуществлению своих прав опеки над дочерью. Кроме того, из представленных суду сведений от Главного управления полиции отдела по контро­лю за соблюдением правовых норм и раскрытию информа­ции Бирмингем Великобритания следует, что Полиция под­твердила отсутствие каких-либо жалоб бытового характера, а также жалоб относительно домашнего насилия либо насилия в семье, поданных в отношении истца кем бы то ни было.

В условиях состязательности процесса ответчик не дока­зала наличие препятствий защитить ребенка компетентными органами Великобритании, а потому суд не может признать, что незаконное удержание ребенка на территории России без согласия отца является единственно возможным способом защиты, в том числе при недоказанности факта наличия до­машнего насилия со стороны истца. В данном случае у суда не имеется оснований не доверять судебной системе и системе за­щиты прав ребенка Великобритании, доказательств обратного суду не представлено. В итоге решением от 23 января 2017 года исковые требования отца были удовлетворены. Апелляцион­ная инстанция данное решение оставила в силе.

Хотелось бы также обратить внимание на то, что проана­лизировав материалы правоприменительной практики, всё сводится к тому, что, к сожалению, даже в случае получения положительного решения суда, реальное его исполнение и возвращение ребенка является в большей степени исключе­нием, чем правилом. Основная проблема заключается в от­сутствии четкого механизма исполнения судебных решений о возвращении детей, принятых во исполнение Конвенции от 25 октября 1980 года.

В резолютивной части судебного решения по делу о воз­вращении ребенка по общему правилу указывается на обязан­ность родителя, который удерживает ребенка в своей стране проживания, вернуть ребенка другому и квалифицируется судебными приставами-исполнителями как необходимость совершения определенных действий должником, т.е. тем из родителей, кто удерживает ребенка.

После присоединения Российской Федерации к Конвен­ции от 25 октября 1980 года в Федеральный закон от 2 октября 2007 года № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» были внесены дополнения, регулирующие исполнение содержа­щихся в исполнительных документах требований об отобра­нии или о передаче ребенка, порядке общения с ребенком. Так, согласно п. 1 ст. 109.3 отобрание ребенка и его передача осуществляются при обязательном участии органа опеки и попечительства, а также лица, которому передается ребенок. При необходимости судебным приставом-исполнителем мо­гут привлекаться к участию в исполнительном производстве представитель органов внутренних дел, детский психолог, врач, педагог, переводчик и иные специалисты.

По факту отобрания и передачи ребенка судебный при­став-исполнитель составляет соответствующий акт. Далее, как следует из ст. 109.3 исполнение требования о порядке обще­ния с ребенком включает в себя обеспечение беспрепятствен­ного общения взыскателя с ребенком в соответствии с поряд­ком, который установлен судом в исполнительном документе. При исполнении требования о порядке общения с ребенком, судебным приставом-исполнителем должно быть установле­но, что должник не препятствует общению взыскателя с ре­бенком. Только после того, как будет установлен данный факт, судебный пристав-исполнитель выносит постановление, кото­рым оканчивает исполнительное производство.

В силу сложных взаимоотношений между родителями, а также особенностей детской психики принудительное исполнение требований исполнительных документов указанной категории дел зачастую затруднено. На это обращает внима­ние В.П. Кудрявцева, которая указывает, что исполнительный документ, содержащий в себе требование о передаче (отобра­нии) ребенка, поступает в службу судебных приставов как ре­зультат разрешения семейного спора. Принудительная реали­зация подобного рода документов по своей природе - очень сложный комплекс мероприятий. Прежде всего, сложности при исполнении возникают ввиду психологической атмос­феры, существующей в отношениях сторон исполнительного производства, в которую погружаются и дети, подлежащие передаче. Во многих случаях исполнение решений о передаче детей осложнено препятствиями, создаваемыми поведением должника, что делает судебные акты, которые выносятся по таким вопросам, фактически неисполнимыми.

Как показывает практика, у судебных приставов-испол­нителей возникают следующие проблемы: стороны испол­нительного производства находятся в неприязненных отно­шениях, что приводит к тому, что под влиянием одного из родителей ребенок категорически отказывается жить с дру­гим родителем, убегает, плачет. В связи с этим, судебными приставами-исполнителями должны активно привлекаться в качестве специалистов представители органов опеки и по­печительства, психологи; один из родителей с кем проживает ребенок, меняет свое место жительство, при этом не ставит в известность судебного пристава-исполнителя и второго роди­теля, в связи, с чем затягивается исполнение решения суда и судебный пристав-исполнитель вынужден объявлять розыск должника для установления места нахождения ребенка; раз­ногласия сторон исполнительного производства указанной категории; значительное число обращений, поступающих в рамках исполнительных производств указанной категории.

Таким образом, исполнение решения о возвращении ре­бенка либо об осуществлении в отношении него прав доступа является крайне затруднительной процедурой, к выполне­нию которой не все судебные приставы-исполнители подхо­дят должным образом. В таком случае иностранный отец или мать, нередко по нескольку лет добиваются либо возвращения своего ребенка, либо возможности общаться с ним, даже при наличии решения суда в их пользу.

Наглядно продемонстрировать наличие проблемы с ис­полнимостью судебных решений по рассматриваемой кате­гории дел, можно с помощью следующего решения ЕСПЧ в качестве примера. Так, при рассмотрении дела «Шоу против Венгрии» (Shaw v. Hungary) было установлено, что после раз­вода в 2005 году заявителя, гражданина Ирландии, прожи­вающего во Франции со своей женой - гражданкой Венгрии, бывшим супругам была предоставлена совместная опека над дочерью, которой на тот момент было пять лет. В данном деле Европейский суд должен был рассмотреть, предприняли ли власти Венгрии в свете своих международных обязательств, вытекающих, в частности, из Регламента совета (ЕС) от 27 но­ября 2003 года, касающегося юрисдикции, признания и при­ведения в исполнение судебных решений по семейным вопро­сам и вопросам о родительской ответственности, надлежащие и эффективные усилия для обеспечения соблюдения права за­явителя на возвращение своей дочери (которую мать увезла в Венгрию и устроила в школу без согласия заявителя) и права ребенка на воссоединение с отцом. Европейский суд решил, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции. В частности, им было отмечено, что прошло почти 11 месяцев между вы­несением требования о возвращении ребенка во Францию и исчезновением матери с дочерью. В течение этого периода единственными принятыми исполнительными мерами были безрезультатный запрос о добровольном возвращении ре­бенка и наложение на мать относительно небольшого штра­фа. Ситуация усугублялась тем фактом, что отец не мог осу­ществить свое право доступа к ребенку на протяжении более трех с половиной лет. В основном это произошло из-за того, что власти Венгрии отказались признать свою юрисдикцию по данному вопросу, несмотря на наличие вступившего в закон­ную силу решения суда, удостоверенного в соответствии со ст. 41 Регламента совета (ЕС) от 27 ноября 2003 года.

Несомненно, исправлению подобных ситуаций должно, в первую очередь, содействовать совершенствование в государ­ствах, в том числе, и в Российской Федерации, деятельности си­стем исполнительного производства. Отметим справедливое утверждение о том, что пока в государстве не обеспечивается реальный законодательный механизм реализации Конвенции от 25 октября 1980 года и механизм принудительного испол­нения решений о возвращении детей или об осуществлении в отношении них прав доступа, нарушение одним из родителей права другого на общение с ребенком и в дальнейшем не будет иметь никаких последствий для таких нарушителей.

Вместе с тем, можно предположить, что в подобных ситу­ациях более действенным механизмом может служить разви­тие и активное внедрение в практику медиативных процедур. По мнению многих специалистов в сфере семейного права, разрешение спора о детях не может быть эффективным, а ре­шение практически неисполнимым, если между родителями отсутствует соглашение по его существу. Как рассмотрение данной категории споров, так и процедура исполнения су­дебных решений об определении места жительства ребенка, установление порядка общения с ним отдельно проживающе­го родителя должны сопровождаться стремлением самих ро­дителей разрешить семейный конфликт, не причиняя вреда ребенку.

Не случайно законодательство ряда зарубежных госу­дарств для защиты прав детей при рассмотрении семейных споров предусматривает особый вид медиации - судебная ме­диация, являющаяся частью процедуры разрешения подоб­ных конфликтов. В частности, в Швеции процедуры медиации активно используют на этапе исполнения судебного решения по семейному спору. В соответствии с Кодексом о детях и ро­дителях суд, перед тем как выдать исполнительный лист, наде­лен правом на привлечение сотрудника социальной службы в качестве медиатора для добровольного исполнения решения. Максимальный срок медиации составляет две недели, но, если имеются особые обстоятельства, он может быть продлен. Су­дьей медиатор не привлекается, если шансы на добровольное исполнение оцениваются им как невысокие.

Международный опыт по применению Конвенции от 25 октября 1980 года показывает, что, для того чтобы разрешить разногласия между родителями (иными законными пред­ставителями) и возвратить ребенка в место его обычного про­живания процедуры медиации также могут успешно исполь­зоваться. Однако при рассмотрении вопросов о применении международной семейной медиации следует учитывать ряд особенностей данного института. Как верно отмечают неко­торые авторы, что в рамках международной семейной меди­ации принимают участие различные национальные правовые системы, также зачастую затрагиваются имеющие существен­ные различия культурные традиции и религиозные аспекты. Немаловажная особенность международной семейной меди­ации - это необходимость использования в рамках ее про­ведения нескольких иностранных языков (как в устной, так и в письменной форме). Данными особенностями междуна­родной семейной медиации обуславливается ее безусловная сложность, но не неприменимость. При рассмотрении и раз­решении дел о похищении детей в рамках Конвенции от 25 ок­тября 1980 года у суда стоит основная задача - вернуть ребенка в государство, где он постоянно проживал, при этом, не явля­ется существенным вопрос возвращения ребенка конкретному родителю. Решением о возвращении ребенка, принятым в соответствии с указанной Конвенцией, не затрагивается суще­ство вопроса, касающегося установления родительской опеки.

С учетом изложенного, представляется, что именно меди­ация может служить эффективным механизмом для опреде­ления алгоритма по выстраиванию отношений между споря­щими родителями. В отличие от судебного разбирательства, результатом которого является победа одного из спорящих родителей, с помощью процедур медиации «выигравшим» в споре может стать именно ребенок. В целях успешной ре­ализации таких процедур медиации видится необходимость внесения изменений в соответствующее законодательство, ре­гулирующее вопросы как гражданского судопроизводства, так и исполнительного производства для того чтобы положения международного договора на территории Российской Федера­ции эффективно применялись.

ТАБАК Ирина Александровна
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского процесса Саратовской государственной юридической академии, доцент