Специфика юридической природы нормотворческой де­ятельности международных судов обусловлена, прежде всего, особенностями механизма нормообразования в международ­ном праве.

В отличие от внутригосударственного права в меж­дународном праве не применяется принцип разделения вла­стей, здесь не созданы специальные законодательные органы, отсутствует строгая иерархия источников права. В основе нор­мативности создаваемых правил, а также обязательной юрис­дикции судебных органов лежит согласованная воля субъектов международного права, прежде всего, государств. Данные осо­бенности способствовали формированию «своих» источников права, круг которых обычно определяют исходя из содержа­ния ст.38 Статута Международного Суда ООН, хотя, при этом, обычно признают и неполноту закрепленного в ней перечня. На отсутствие каких-либо жестких ограничений в отношении круга источников указывает, в частности, преамбула Устава ООН, в которой говорится о договорах и других источниках международного права.

Обращаясь к анализу ст.38 Статута, необходимо также учитывать, что ее положения были сформулированы в 1920 г. для Постоянной палаты международного правосудия. Тот пе­риод развития международного права кардинально отличал­ся от современного состояния: многие сферы отношений не регулировались международным правом, количество между­народных межправительственных организаций было значи­тельно меньшим, не существовало постоянно действующих международных судов.

За последнее столетие развитие международного права продвинулось далеко вперед, в том числе, и в направлении новых способов формирования и закрепления междуна­родно-правовых норм. Так, например, сегодня источниками международного права признаются акты международных организаций, не упоминаемые в ст.38 Статута. На возмож­ность международных организаций и их органов создавать нормы права ученые-международники стали обращать вни­мание уже в первые годы деятельности ООН. Так, по утверж­дению С. Б. Крылова: «Деятельность Организации Объеди­ненных Наций, ее Генеральной Ассамблеи и других органов, прежде всего Совета Безопасности, может привести к тому, что ряд постановлений этих органов явится ... важным источ­ником международного права». «В известной мере, - указы­вал Е. А. Коровин, - в качестве источников международного права можно рассматривать постановления международных органов и международных организаций, если они получили международное признание». Тем не менее, данный подход в советский период не стал общепризнанным. Согласно господ­ствующей в литературе точки зрения советская доктрина при­держивалась мнения о том, что сами по себе постановления международных организаций не создают норм международ­ного права.

Современные исследователи стоят на иных позициях. «Термин «резолюция» международной организации - пи­шет Т. Н. Нешатаева, - охватывает все виды правовых актов: резолюция может быть источником права, актом толкования права и правоприменительным актом». «Принятие междуна­родными организациями нормативных решений, - отмечает в своей диссертации Т. М. Ковалева, - это новый и современный метод создания норм международного права». По мнению С. В. Черниченко «в настоящее время не вызывает сомнений то, что Совет Безопасности может принимать обязательные резолюции нормативного характера. Наиболее яркими при­мерами этого являются Уставы Международных трибуналов по бывшей Югославии и Руанде». Таким образом, мы можем наблюдать общую тенденцию, направленную на расшире­ние круга правосоздающих субъектов за счет международных межправительственных организаций и их органов. При этом необходимо отметить, что каждая международная организа­ция обладает своим автономным статусом, определяемым го- сударствами-учредителями, в силу чего при характеристике нормотворческой деятельности того или иного международ­ного органа необходимо учитывать присущие ему особенно­сти.

Данный подход, на наш взгляд, можно распространить и на международные судебные учреждения, являющиеся, как правило, органами международной организации либо высту­пающими в качестве самостоятельных субъектов международ­ного права (н-р, Международный уголовный суд).

Противники признания судебного нормотворчества в ка­честве аргументов обычно обращаются к положениям Статута Международного Суда ООН и, в частности, к ст.59, согласно которой решение Суда обязательно лишь для участвующих в деле сторон и лишь по данному делу. При этом игнориру­ется тот факт, что говоря о нормотворчестве, речь идет, как правило, не о принятых по существу спора решениях, а об основаниях вынесения данных решений, сформулированных Судом и изложенных в мотивировочной части. Что же каса­ется обязательств, возложенных Судом на участников конкрет­ного спора, то они, действительно обязательны лишь для них. И в данном контексте судебное решение действует как право­применительный акт. Более того, неисполнение сторонами спора решения Суда может повлечь именно для участников определенные правовые последствия, предусмотренные Ста­тутом и Уставом ООН. Вместе с тем, новые правоположения, выработанные Судом в процессе рассмотрения дела и сфор­мулированные в тексте решения, способны выступать в каче­стве регулятора в иной сходной ситуации, что подтверждают многочисленные отсылки к предыдущим решениям, содержа­щиеся в судебных актах.

Из п.1 ст.38 Статута также следует, что Международный Суд ООН обязан решать переданные ему споры на основании международного права. В этой связи возникает вопрос: если Суд при рассмотрении дела в качестве основания использует правовые позиции, сформулированные им в иных ранее выне­сенных решениях, то: либо данные правовые позиции являют­ся международным правом, либо Суд применил их неправо­мерно? Однако, как показывает практика, применение Судом в последующих решениях собственных правовых позиций и позиций Палаты для обоснования своих выводов государства­ми никогда не оспаривалось. Из чего можно сделать вывод о принятии государствами таких правоположений. И нередко на практике именно на правовые позиции Суда ссылаются как на факт установления нормы международного права. Так, например, М. Хартвиг, анализируя вызвавшее политический резонанс Консультативное заключение Международного Суда ООН от 22 июля 2010 г. по вопросу о соответствии одно­стороннего провозглашения независимости Косово нормам международного права, указывает на большую практическую значимость позиции Суда для развития одного из основных международно-правовых принципов: «Молчание Суда по наиболее существенному вопросу о том, насколько из права на самоопределения может выводиться также и право на от­деление, и, главное, оставление практически без рассмотрения принципа территориальной целостности, может легко подве­сти к выводу, что подобные сецессии с точки зрения между­народного права не являются проблематичными. Реакцией на одностороннее провозглашение независимости Косово уже в 2008-ом году стало провозглашение независимости Абхазии и Южной Осетии. Президент России Медведев непосредственно ссылался при этом на прецедент Косово». К данному преце­денту апеллирует и Декларация о независимости Автономной Республики Крым и города Севастополя от 11 марта 2014 г. В частности, в преамбуле Декларации в качестве одного из пра­вовых оснований ее принятия указывается на «подтверждение Международным Судом ООН в отношении Косово от 22 июля 2010 года того факта, что одностороннее провозглашение неза­висимости частью государства не нарушает какие-либо нормы международного права».

Другим аргументом, направленным против признания судебного нормотворчества является использование в ст.38 указания на судебные решения как на вспомогательные сред­ства для определения правовых норм. Ссылки на данные ре­шения объясняются фактом наличия в них норм права, но, как правило, происхождение этих норм не связывают с деятельно­стью суда. Сущность данных суждений сводится к тому, что, нормы, содержащиеся в судебных решениях, являются либо обычно-правовыми, либо нормами-принципами. «Важная роль международных судов, - отмечается в Курсе междуна­родного права, изданном в 1967 году, - состоит в том, чтобы подметить в разнообразной практике государств междуна­родный обычай, иногда выразить его в форме международно­правового принципа...». Подобной точки зрения придержи­ваются и сегодня многие ученые. Так, И. И. Лукашук заявляет: «Важная роль... в становлении обычных норм принадлежит Международному Суду ООН. Не случайно акты суда актив­но используются в этом плане не только в литературе, но и в практике государств».

Действительно, решения как международных, так и наци­ональных судов могут способствовать выявлению норм обыч­ного права. Данный подход подтверждает и подготовленный Комиссией международного права ООН проект выводов о вы­явлении международного обычного права, опубликованный в Докладе о работе ее шестьдесят восьмой сессии. Так, Комис­сия включила в текст проекта вывод 13 «Решения судов и три­буналов» согласно которому:

1. Решения международных судов и трибуналов, в част­ности Международного Суда, касающиеся существования и содержания норм международного обычного права, являются вспомогательным средством для определения таких норм.
2. В соответствующих случаях могут учитываться реше­ния национальных судов, касающиеся существования и со­держания норм международного обычного права, в качестве вспомогательного средства для определения таких норм.

Вместе с тем, Комиссия международного права ООН се­годня a priori не отвергает прецедентный характер решений международных судов и активно использует их для обосно­вания своих выводов. Так, например, в комментарии к вы­воду 2 названного проекта Комиссия указывает: «Всеобщая практика и признание такой практики в качестве правовой нормы (opinio juris) являются двумя конститутивными эле­ментами международного обычного права; вместе они об­разуют основные условия для существования нормы между­народного обычного права... Такой подход подтверждается, среди прочего, в прецедентном праве Международного Суда, который ссылается на «два условия [которые] должны быть выполнены» и неоднократно указывал, что «существование нормы международного обычного права требует наличия «устоявшейся практики» в сочетании с opinio juris». В другом проекте документа, разработанном Комиссией и вошедшем в этот же Доклад, вывод о том, что «устойчивое использова­ние атмосферы включает необходимость совмещения охраны атмосферы и экономического развития», Комиссия обосновы­вает исключительно ссылками на прецедентное право между­народных судов. Так, в частности, Комиссия в Комментарии к данному пункту Руководящего положения указывает: «Пункт 2 опирается на формулировку решения Международного Суда по делу «О проекте «Габчиково-Надьмарош», в котором Суд указал на «необходимость совмещать охрану окружаю­щей среды и экономическое развитие». Комиссия также от­метила другие соответствующие прецеденты».

Отношение Комиссии к решениям международных судов как к праву подтверждается и в ее более ранних решениях. Так, например, Комиссией в п.10 комментария ст.5 Проекта статей о праве несудоходных видов использования международных водотоков, принятого в 1994 г., «решения международных су­дов и трибуналов» включены в «обзор всех имеющихся данных общей практики государств, признаваемых в качестве права».

Прецедентный характер вырабатываемых Международ­ным Судом ООН правовых позиций подтверждается и ссыл­ками на них другими международными судами и трибуна­лами. Более того, в некоторых случаях суды характеризуют деятельность Международного Суда ООН как непосредствен­но создающую нормы международного права. Так, напри­мер, в деле «Корея — Меры, затрагивающие государственные закупки», рассматривавшемся органами по урегулированию споров ВТО, при анализе ст.48 Венской конвенции о праве международных договоров был сделан вывод, что эта статья была сформулирована главным образом на основе прецеден­тов соответствующих судебных органов — Постоянной палаты третейского суда и Международного Суда.

«Несмотря на различные условия, в которых функциони­руют эти суды и трибуналы, - отмечается в Докладе Специаль­ного докладчика М. Вуда, представленного на рассмотрение Комиссии международного права, - все они в значительной мере руководствуются подходом и прецедентным правом Международного Суда». Так, например, даже Европейский суд по правам человека, являясь специализированным судом в сфере прав человека, для обоснования своих позиций посто­янно ссылается на решения Международного Суда ООН. Как показывает практика, международные суды все чаще опира­ются на прецеденты, предпочитая не вдаваться каждый раз за­ново в детальный анализ одних и тех же принципов.

В данном контексте возникает вопрос: всегда ли решения международных судов выступают в качестве подспорья для обнаружения обычно-правовых норм? Ответ кроется в осо­бенностях формирования обычного права. В подпункте b п.1 ст.38 Статута Международного Суда ООН о международном обычае говорится как о доказательстве всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы. В Докладе Комиссии международного права 2016 г. отмечено, что при определении существования и содержания норм международного обычно­го права следует главным образом рассматривать практику государств, но в некоторых случаях практика международных организаций также способствует формированию или выра­жению норм международного обычного права. Поведение других акторов практикой не является. Вместе с тем, если существование всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы, установить невозможно, то делается вывод о том, что предполагаемой нормы международного обычного права не существует. «Обычай создается практикой государств и существует в виде нормы, основой и доказательством суще­ствования которой служит та же практика». Данный подход подтверждается и Международным Судом ООН. Действия, составляющие практику, ведущую к образованию обычного права, по мнению Суда, «должны быть таковыми или осущест­вляться таким образом, чтобы быть доказательством убежде­ния, что практика стала обязательной в связи с существова­нием нормы права, требующей этого. Необходимость такого убеждения, т.е. наличие субъективного элемента, подразуме­вается самим понятием opinio juris sive necessitatis. Соответ­ствующие государства должны, следовательно, чувствовать, что они выполняют правовую обязанность. Частота или даже обычный характер действий недостаточны сами по себе».

Влияние суда на процесс становления обычая заключает­ся в том, что, применяя обычай при разрешении спора, суд лишь авторитетно подтверждает факт его существования. При этом, судебное решение не выступает в качестве источника обычно-правовой нормы. Суд не может сформировать обы­чай в силу особенностей его юридической природы. Данное правило поведения складывается непосредственно в процес­се взаимоотношений государств и признается ими в качестве юридически обязательного. Представляется также, что суд не вправе выступать и в качестве первооткрывателя нормы, соз­данной не самим судом, а иными субъектами права.

Напротив, в основе международного судебного прецеден­та лежит прежде всего не практика государств, а коллектив­ное решение судей. Поэтому в отношении судебных решений, содержащих положения, конкретизирующие ту или иную норму международного права, либо восполняющие пробел в праве, нельзя применить определение обычая, данное ст.38 Статута.

В то же время возникает вопрос: как быть суду в случае если ни договор, ни обычай не содержат норм, применимых к рассматриваемому спору? Пробелы в праве, в том числе и в международном, - объективный и общепризнанный факт. «Пробел в международном праве, - констатирует В.Н. Лиха­чев, - это социально-обусловленное объективными и субъ­ективными факторами правообразования явление, обозна­чающее недостаточность международного права, неполноту или отсутствие юридических норм, в которых с объективной необходимостью должны закрепляться находящиеся в сфе­ре международно-правового регулирования существующие или возможные связи субъектов международного общения». «Ни в теории, ни на практике, - отмечают М.Л. Энтин и Е.Г. Энтина, - никто никогда не оспаривал, что национальное за­конодательство и международные соглашения всегда несо­вершенны. Наполнены лакунами. Изобилуют расплывчатыми формулировками, дающими повод для двусмысленного тол­кования. Если исключить возможность творческого подхода к осмыслению нормы права, её будет очень трудно применять на практике».

Признавая возможность международных судов создавать нормы права, не следует вместе с тем считать, что все их реше­ния имеют нормативный характер. Прежде всего, суд осущест­вляет правоприменительную функцию, используя действую­щие нормы права для урегулирования спора. Однако иная ситуация складывается при наличии пробела в праве. Про­тивники концепции судебного нормотворчества утверждают, что в данном случае суд не восполняет пробел, а преодолевает его. «Сталкиваясь с пробельной ситуацией, не обнаружив не­обходимой нормы (ни договорного, ни обычного характера), Статья 1 Устава ООН предписывает разрешение между­народных споров в согласии с принципами справедливости и международного права, но использования одних лишь прин­ципов зачастую недостаточно для разрешения конкретного спора в силу их весьма общего характера. В случаях, когда разрешение спора принципиально невозможно в рамках под­лежащих применению правовых норм, судье поневоле при­ходится заниматься развитием права. На неизбежность тако­го рода деятельности Международным Судом ООН обращал внимание, в частности, Роберт Дженнингс, занимавший пост председателя Суда в 1991-1994 гг.: «Вероятно, самое важное проявление функции суда - это применение существующих, общепризнанных норм или принципов права... даже если при этом происходит правотворчество в смысле развития, адаптации, модификации норм, заполнения пробелов, тол­кования или даже выделения новых направлений в праве». «Некоторые решения и консультативные заключения Между­народного суда ООН, - отмечает хорватский профессор В. Д. Деган, - разрешили некоторые важные дилеммы в общем международном праве, когда текущий обычно-правовой про­цесс был не завершен. Они кристаллизовали до того момента неопределенную, неясную или противоречивую практику в новые нормы права». При этом, такие нормы будут обяза­тельны не только в отношении спорящих сторон, но и самого Суда на будущее время, так как иной подход противоречил бы принципу справедливости, на основании которого действу­ет Суд. Так, судья Международного Суда ООН от СССР В. М. Корецкий в своем особом мнении по делу South West Africa указывал: «Не может быть так, чтобы то, что сегодня для Суда является истинным, завтра стало ложным. Решение обязатель­но не только для сторон определенного спора, но и для самого Суда. Не следует забывать о том, что принцип непреложно­сти, заключающийся в последовательности окончательных су­дебных решений, столь важный для национальных судов, еще более важен для международных судов. Практика Постоянной Палаты и настоящего Суда свидетельствует о том огромном значении, которое придается предыдущим решениям, их обо­снованию и мотивации».

Данный подход подтверждается и практикой Суда, ко­торый при рассмотрении дел в обоснование своих решений неоднократно ссылался как на собственные решения, так и на практику Палаты. «Благодаря преемственности двух систем,

• отмечает А. С. Смбатян, - решения Постоянной Палаты Международного Правосудия и Международного Суда пред­ставляют собой единую систему прецедентов: после создания Международного Суда не произошло никакого разрыва в пре­емственности прецедентов, поскольку Суд не делал и не делает различий между своими решениями и решениями Постоян­ной Палаты».³⁰ В частности, в первом же своём решении Меж­дународный Суд ООН сослался на консультативное заключе­ние Постоянной палаты международного правосудия от 23 июля 1926 г. и на определение Палаты от 19 августа 1929 г.

Деятельность судов по восполнению пробелов в между­народном праве неразрывно связана с нормотворческой кон­кретизацией принципов и международно-правовых норм. Сущность данного процесса неоднозначно понимается в от­ечественной науке международного права. «Конкретизация, - отмечает В. Я. Суворова, - неотъемлемое средство правово­го регулирования. В международно-правовом регулировании она играет исключительно важную роль. Объясняется это тем, что в области межгосударственных отношений правовая регламентация зачастую начинается именно с общих уста­новлений. Высокая степень обобщенности содержания норм международного права обусловливает затруднения при их реализации; вот тут-то и необходима та или иная конкрети­зация действия норм. ...Посредством конкретизации общая международно-правовая норма как бы расчленяется на со­ставляющие, которые подразумевались в процессе первона­чального нормотворчества. В результате появляются новые нормы». Иных взглядов придерживается С. В. Черниченко. «В принципе создание новых норм, конкретизирующих уже действующие нормы более общего характера, - пишет он, - типичный и необходимый этап правотворчества. Во внутриго­сударственной сфере на этом основана вся практика принятия подзаконных актов, развивающих и детализирующих законы. Однако новая норма, сформулированная международным су­дебным органом на основе уже существующей, должна рас­сматриваться лишь как толкование последней применительно к конкретному случаю, в отношении которого вынесено реше­ние (поскольку решение международного судебного органа обязательно лишь по данному делу и для данных сторон), до тех пор, пока упомянутая новая норма не получит достаточ­но широкого признания в качестве правовой, чтобы считаться общепризнанной. Причем для такого признания вовсе не обя­зательно многократное повторение сходных или аналогичных формулировок по другим делам. В качестве примера здесь можно сослаться на Нюрнбергские принципы, которые были сформулированы Международным Военным Трибуналом на основе его Устава и общепризнанных принципов международ­ного права, сложившихся к началу второй мировой войны».

Точка зрения, высказанная С. В. Черниченко, представ­ляется не вполне убедительной. Признавая конкретизацию необходимым этапом правотворчества, он, тем не менее, без какой-либо аргументации отрицает существование данного процесса в международном праве. И наряду с этим, приво­дит пример формирования норм международным судебным органом. Возникает вопрос. Если Нюрнбергские принципы, сформулированные трибуналом, не являлись нормами права с момента их закрепления трибуналом, то, что тогда явилось основанием считать их таковыми; с какого момента данные принципы обрели статус норм права? Ответа на данный во­прос автор не дает. Более того, С. В. Черниченко, пусть теоретически, но признает возможность осуществления Международ­ным Судом правотворческой деятельности: «Единственный случай, когда Международный Суд фактически может осу­ществлять деятельность, напоминающую правотворческую, - при использовании предусмотренного в п.2 ст.38 Статута права Суда решать с согласия сторон дело ex aequo et bono - остается теоретическим, так как на практике данный пункт не применялся».

Следует заметить, что такой подход в отношении са­мой возможности существования конкретизирующих норм в международном праве не является распространенным в от­ечественной науке. Так, И. П. Блищенко пишет: «В Договоре по космосу 1967 года нашли свое закрепление лишь главные, основные принципы и нормы международного космическо­го права. По мере развития космической науки и техники и дальнейшего проникновения в космос отдельные положения космического права конкретизировались в соглашениях по определенным направлениям деятельности человека в косми­ческом пространстве». Подобной точки зрения придержива­ются И. И. Лукашук и О. И. Лукашук, которые заявляют: «Наи­более авторитетным является аутентичное толкование, т.е. такое, которое осуществляется самими сторонами. Его резуль­таты имеют такую же силу, как и сама норма; они оформляют­ся в ясно выраженном виде (договор, декларация, коммюнике) либо находят отражение в согласованной практике».

В этой связи представляет интерес ст.31 Венской конвен­ции о праве международных договоров 1969 г., которая гла­сит:

1. «Договор должен толковаться добросовестно в соответ­ствии с обычным значением, которое следует придавать тер­минам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора.
2. Для целей толкования договора контекст охватывает, кроме текста, включая преамбулу и приложения:
3. любое соглашение, относящееся к договору, которое было достигнуто между участниками в связи с заключением договора;
4. любой документ, составленный одним или нескольки­ми участниками в связи с заключением договора и принятый другими участниками в качестве документа, относящегося к договору.
5. Наряду с контекстом учитываются:
6. любое последующее соглашение между участниками относительно толкования договора или применения его по­ложений;
7. последующая практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его тол­кования;
8. любые соответствующие нормы международного пра­ва, применяемые в отношениях между участниками».

Анализ положений ст.31 позволяет сделать следующий вывод: любой международный договор может послужить ос­новой для создания его сторонами международно-правовых норм и заключения ими каких-либо соглашений и докумен­тов. Эти нормы, принятые в связи с заключением договора, должны использоваться в процессе толкования данного дого­вора в качестве конкретизирующих его положения. Указанное положение Конвенции, по нашему мнению, весьма убеди­тельно подтверждает факт существования в международном праве конкретизирующих норм.

Что касается позиции В. Я. Суворовой, то, соглашаясь в целом с определением значения конкретизации и её роли в процессе международного правотворчества, представляется не совсем точным тезис о том, что конкретизирующие нор­мы как составляющие общей международно-правовой нор­мы «подразумевались в процессе первоначального нормот­ворчества». Действительно, необходимость создания норм, конкретизирующих общую норму, объективна, однако это не означает, что точное содержание конкретизирующих норм заранее определено. В процессе конкретизации как раз и вос­полняются те пробелы, которые не могут быть урегулированы непосредственно общей нормой. В противном случае конкре­тизация слилась бы с процессом толкования.

В случае отсутствия необходимой нормы, на основании которой может быть разрешен спор, суд обычно обращается к общепризнанным принципам права либо к нормам общего характера и на их основе вырабатывает новое правило, при­менимое к сложившейся ситуации. Сформулированное таким образом положение (правовая позиция) не должно противо­речить иным действующим нормам международного права. Однако, следует отметить, что данное правило будет являться самостоятельной нормой лишь в случае, если содержит в себе положения, отличные от положений, содержащихся в самом принципе или норме, использованных при его создании. В этом и заключается весь смысл конкретизации. Так, например, при рассмотрении территориального спора между Чадом и Ливией по делу о пограничной полосе Аозу Международный Суд ООН в своем решении от 03 февраля 1994 г. сделал вывод, в соответствии с которым прекращение действия договора не отменяет установленную этим договором границу, поскольку государства не могут существовать без границ. Тем самым Суд, руководствуясь принципом стабильности границ, факти­чески установил новую норму, которая вносит существенные коррективы в вопрос о действительности международных до­говоров.

Правовая позиция, являясь частью судебного решения, обязательна прежде всего для сторон-участников спора в силу соглашения о признании юрисдикции суда. Однако, ею ока­зывается связанным и суд, непосредственно создавший нор­му, который в данной ситуации выступает как специальный международный орган и самостоятельный субъект междуна­родного права. В этом и заключается двойственность юриди­ческого характера правовых позиций. С одной стороны, они выступают как партикулярные нормы, на основании которых разрешен спор между сторонами. С другой стороны, суд при рассмотрении аналогичного спора с участием иных сторон, не может игнорировать установленную ранее и зафиксиро­ванную в решении конкретизирующую норму и должен её применить. В противном случае нарушался бы принцип спра­ведливости, являющийся общепризнанным в любой правовой системе.

Наряду с правовыми позициями, имеющими общий ха­рактер, международные суды своими решениями могут созда­вать ещё одну категорию норм, встречающихся в решениях по территориальным спорам. Данные споры рассматриваются судебным органом, как правило, с согласия спорящих сторон, в силу чего вынесенные решения являются для них обязатель­ными. Так, например, Международный Суд ООН своим ре­шением от 13 декабря 1999 г. определил линию прохождения границы по реке Чобе между государствами Ботсвана и На­мибия. Возникает вопрос, в чем различие между договорны­ми нормами, устанавливающими линию границы, и данным решением? По-видимому, лишь в механизме их создания. Правовые же последствия принятия этих актов идентичны. Решение суда, как и договор в таких случаях будет применять­ся всякий раз, когда между государствами возникнет вопрос о линии прохождения границы.

Для международного права в отличие от права внутри­государственного характерно обилие двусторонних норм. При этом общеобязательность такой нормы заключается не в неограниченном круге субъектов, которым она адресована, а в возможности ее неоднократного применения. Юриди­ческая сила судебного решения по вышеупомянутому спору аналогична силе международного договора. Иными словами, можно сказать, что суд создал двустороннюю норму, регули­рующую отношения между сопредельными государствами, так как решение не только разрешает существующий спор, но и будет в последующем регламентировать отношения между государствами по данному вопросу. Следовательно, судебное решение в определенных случаях может одновременно высту­пать и как юридический факт, и как норма права.

Такие решения, выступая как одна из форм судебного нормотворчества, не являются международными судебными прецедентами. Нормы, созданные этими решениями, являют­ся индивидуальными и относящимися только к конкретным субъектам. При этом, данным нормам не присущ основной признак прецедента - возможность его использования при разрешении аналогичных дел с участием других субъектов.

Что же касается правовых позиций, то их общий харак­тер ассоциируется с достаточно широким кругом субъектов. Данная категория норм распространяет своё действие не толь­ко на отношения спорящих сторон, но и на других субъектов международного права.

По-иному определяет юридическую природу судебных решений Г. И. Тункин: «Решение Суда выражает мнение его членов - специалистов по международному праву. Это сбли­жает решение Суда с доктриной...». Такое отношение к ре­шениям Международного Суда ООН представляется оши­бочным. Под доктриной в международном праве понимается система взглядов и концепций, изложенная в научных трудах юристов-международников. Суд является международным органом, созданным государствами и наделенным ими опре­деленной компетенцией. Поэтому решение Суда является ре­шением международного органа, а не отдельных индивидов - специалистов в области права. Государства исполняют реше­ние этого органа. Мнение каких бы то ни было специалистов, не обладающих специальной правоспособностью, не может быть юридически обязательным для государств. В противном случае можно было бы говорить о том, что международный договор заключается не государствами, а государственными чиновниками и отражает их мнение по регулируемому вопро­^су.

Следует также отметить, что различные международ­ные судебные учреждения по-разному относятся к своей нор­мотворческой деятельности. Так, если Международный Суд ООН, несмотря на постоянное цитирование своих прежних решений, старается избегать прямых заявлений о своем нор­мотворчестве, то иные - такие как Суд ЕС, ЕСПЧ, - открыто заявляют о создаваемом ими прецедентном праве, что слу­жит причиной формирования в науке различных подходов в зависимости от особенностей природы конкретного междуна­родного суда. Тем не менее, различие в подходах к вопросу о нормативности судебных актов тех или иных международных судебных учреждений не умаляют общего вывода о существо­вании нормотворческой деятельности международных судов.

При этом, формы судебного нормотворчества в между­народном праве также как и во внутригосударственной сфере различны. К наименее спорной их категории следует отнести акты, представляющие внутреннее право международных су­дов, к которым относятся регламенты, правила процедуры и иные нормативные документы, принятие которых в соответ­ствии с учредительными документами непосредственно вклю­чено в компетенцию суда.

Другой наиболее обширной формой нормотворчества яв­ляется выработка судами в своих решениях и консультативных заключениях правовых позиций, обладающих качеством пре­цедентных норм. Данные нормативные положения создаются судами при обнаружении пробелов в праве, а также в целях конкретизации действующих норм международного права в случаях необходимости выхода суда за пределы буквального толкования. В частности, к нормотворчеству с полным правом можно отнести используемые на практике формы так называ­емого «эволютивного» толкования, когда содержание нормы меняется в связи с изменениями взглядов общества на те или иные проблемы, либо телеологического толкования, когда со­держание нормы обусловливается ее целью и при этом неред­ко игнорируется ее текст.

В качестве самостоятельной формы судебного нормотвор­чества в международном праве необходимо выделить судеб­ные решения непрецедентного характера, устанавливающие значимые юридические факты, которые создают права и обя­занности субъектов международного права на будущее время (например, установление линий государственной границы, исключительной экономической зоны и континентального шельфа, определение полномочий органа международной организации, не закрепленных в учредительных документах и т.п.). В этом проявляется нормативный (общий) характер та­ких решений.

КУЧИН Михаил Викторович
кандидат юридических наук, доцент кафедры международного и европейского права Уральского государственного юридического университета