Категория «оборотоспособность», получившая выра­жение в нормах гражданского законодательства, опирается на способность имущества быть присвоенным, иметь опре­деленного субъекта его присвоения.

Общеизвест­ным является тот факт, что легализация абсолютно любого объекта гражданских правоотношений строится исходя из допустимости его участия в гражданском обороте. Именно юридически обусловленная способность введения объекта в гражданский оборот, априори без каких-либо ограничений, представляет собой оборотоспособность объекта гражданских прав. Следуя критерию диспозитивности в граждан­ском праве, стоит отметить допускаемую законом возмож­ность участия абсолютно любых объектов в гражданском обороте, когда только лишь прямые указания в виде ограни­чений или запретов могут либо существенно лимитировать, либо полностью нивелировать участие объектов граждан­ских прав в обороте. Данный критерий раскрывается в содер­жании положений пункта 1 статьи 129 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ), согласно которым объекты гражданских прав могут свободно отчуждаться или переходить от одного лица к другому в порядке универсаль­ного правопреемства (наследование, реорганизация юриди­ческого лица) либо иным способом, если они не ограничены в обороте [2].

Рассматривая оборотоспособность с позиции доктрины гражданского законодательства стоит обратить внимание на тот факт, что оценка оборотоспособности объектов граждан­ских прав должна осуществляться не только согласно крите­рию их принадлежности определенным участникам оборота (часть 2 статьи 129 ГК РФ), но и, исходя из способности быть предметом сделок и перехода в порядке правопреемства либо иным способом.

При буквальном же толковании содержания статьи 129 ГК РФ целесообразно выделить два критерия оборото­способности объектов гражданского права: во-первых - воз­можность свободного отчуждения и, во-вторых - допусти­мый законом переход от одного лица к другому в порядке универсального правопреемства. При этом принадлежность объектов гражданских прав к участникам гражданского обо­рота, не является ключевым, а скорее производным призна­ком, поскольку таковой в норме статьи 129 ГК РФ не указан. В этой связи существенным критерием оборотоспосбности объекта гражданских прав, на наш взгляд, является свобода его отчуждения, которая фактически презюмирует такой критерий как принадлежность объекта гражданского права к конкретному участнику гражданского оборота.

Рассматривая вышеуказанный критерий, стоит отме­тить, что отчуждение предусматривает переход права на объект по воле управомоченного лица, при этом данная воля должна иметь свободное изъявление, что является одним из условий, прямо указанных в законе.

Таким образом, наличие воли субъекта гражданского правоотношения в субъективном смысле, объективно вы­ражается в предоставленной законом возможности отчуж­дения - перехода субъективного права на объект от одного участника гражданского оборота к другому.

В этой связи необходимо подчеркнуть, что наличие воли субъекта гражданского правоотношения на отчуждение объ­екта гражданских прав не единственное условие отчуждения как такового. Установленная законом, в объективном смысле возможность отчуждения по сути своей исключает субъек­тивный критерий - наличие воли. То есть если субъект осу­ществил выражение своей воли на отчуждение объекта, но закон отчуждение такого объекта не предусматривает, то со­ответственно, отчуждение объекта не происходит.

Законом также предусматривается возможность отчуж­дения объекта гражданского оборота помимо воли его участ­ника, например, при принудительном отчуждении объекта гражданских прав. Однако, по нашему мнению, данное яв­ление выходит за рамки частноправового регулирования гражданских правоотношений, а, следовательно, является проявлением императивных предписаний в гражданском за­конодательстве, и, таким образом, выходит за рамки диспо­зитивного содержания нормы статьи 129 ГК РФ.

Что касается второго критерия оборотоспособности объектов гражданских прав, а именно возможности перехода прав на объект от одного лица к другому в порядке универ­сального правопреемства, то в данном случае очевидно от­сутствие волевого характера перехода субъективного права и прямое указание оснований такого перехода - наследование или реорганизация юридического лица. По нашему мнению, именно волевой характер лежит в основе дифференциации критериев оборотоспособности объектов гражданских прав, таких как свободное отчуждение и переход права в порядке универсального правопреемства.

Рассматривая оборотоспособность объектов, созданных искусственным интеллектом, стоит отметить, что искусствен­ный интеллект представляет собой комплекс технологиче­ских решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск реше­ний без заранее заданного алгоритма) и получать при вы­полнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека [3]. Вышеприведенное определение понятия «ис­кусственный интеллект» имеет целевую установку, выражен­ную в том, что в результате использования соответствующих технических решений можно получить результаты анало­гичные результатам интеллектуальной деятельности. Таким образом, исходя из понятия «искусственный интеллект» очевидно условное юридическое отождествление результа­тов деятельности искусственного интеллекта с результатами интеллектуальной деятельности. Подобное явление, харак­терное для современной гражданско-правовой позиции за­конодателя, несколько корректирует привычные критерии оборотоспособности объектов гражданских прав.

Пожалуй, ключевым моментом в рассматриваемом сегменте отношений является тот факт, что согласно поло­жениям пункта 4 статьи 129 ГК РФ результаты интеллекту­альной деятельности носят неотчуждаемый характер и не могут переходить от одного лица к другому, поскольку могут отчуждаться только права на результаты интеллектуальной деятельности и их материальные носители. Обратим внима­ние, что в данном случае возникает закономерный вопрос от­носительно возможности полного отождествления объектов, созданных искусственным интеллектом и результатами ин­теллектуальной деятельности, поскольку по смыслу положе­ний статей 1228, 1257 и 1259 ГК РФ в их взаимосвязи резуль­татом интеллектуальной деятельности является только тот результат, который создан творческим трудом. Аналогичная позиция подкрепляется содержанием пункта 80 Постанов­ления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23.04.2019 № 10 «О применении части четвертой Граждан­ского кодекса Российской Федерации» [4]. Более того, указан­ное обстоятельство в данном постановлении свидетельствует о том, что результаты, созданные с помощью технических средств в отсутствие творческого характера деятельности че­ловека, объектами авторского права не являются.

Таким образом, исходя из содержания гражданского за­конодательства, подкрепленного позицией Верховного Суда Российской Федерации, отсутствие творческого труда в соз­дании какого-либо объекта не позволяет отнести его к объ­екту авторского права, а соответственно и к результату интел­лектуальной деятельности в целом. Ввиду вышеизложенной позиции, целесообразно утверждать о возможной сопоста­вимости результатов интеллектуальной деятельности с теми результатами, которые созданы искусственным интеллек­том, но не об их отождествлении. Следовательно, объекты, созданные искусственным интеллектом, не могут являться результатами интеллектуальной деятельности, в том виде, в каком они позиционированы в рамках действующего граж­данского законодательства.

В то же время, исходя из содержания и смысла Поста­новления Правительства Российской Федерации от 28 ок­тября 2020 г. № 1750 «Об утверждении перечня технологий применяемых в рамках экспериментальных правовых режи­мов в сфере цифровых инноваций» [5] следует констатиро­вать факт того, что в нем упомянута дефиниция «техноло­гии в области искусственного интеллекта». Соответственно, технологии в области искусственного интеллекта, являются объектами права, пусть даже пока в рамках эксперименталь­ного правового режима, поскольку сам термин «правовой режим» упоминается только по отношению к объекту права.

Подобная позиция, на наш взгляд, вполне обоснованна и имеет право на существование, исходя из понимания ис­кусственного интеллекта в самом обобщенном объективном выражении в качестве комплекса технологических решений, включающих в себя информационно-коммуникационную инфраструктуру, программное обеспечение (в том числе, в котором используются методы машинного обучения), про­цессы и сервисы по обработке данных и поиску решений [3].

Таким образом, можно заключить, что «искусственный интеллект» - это техническое явление, которое включает в себя совокупность объектов, позволяющих создавать другие объекты. Рассматривая искусственный интеллект в подобном контексте, можно сформулировать вывод о том, что приме­нительно к результатам, получаемым в ходе использования искусственного интеллекта должны применяться общие критерии оборотоспособности объектов гражданских прав, которые содержатся в пункте 1 статьи 129 ГК РФ и были рас­крыты ранее.

Однако и в этом случае возникает ряд вопросов, юри­дически сложно разрешаемых в рамках действующего граж­данского законодательства. Ключевым, по-нашему мнению, является вопрос о волевом характере отчуждения объекта, созданного искусственным интеллектом, в связи с тем, что применение искусственного интеллекта, по сути, является процессом обезличенным, так как в данном случае отсутству­ет субъект права. Данное обстоятельство, соответственно, не позволяет говорить о самой возможности появления каких- либо субъективных прав на объекты, созданные искусствен­ным интеллектом.

Согласно правовой конструкции положений абзаца 2 пункта1 статьи 1228 ГК РФ, не признаются авторами резуль­тата интеллектуальной деятельности граждане, которые не внесли личного творческого вклада в создание такого резуль­тата, в том числе оказавшие его автору только техническое, консультационное, организационное или материальное содействие, или помощь либо только способствовавшие оформлению прав на такой результат или его использова­нию, а также граждане, осуществлявшие контроль за выпол­нением соответствующих работ. И пока это единственная норма ГК РФ, которая применима к пониманию так на­зываемого субъектного состава объектов, созданных искус­ственным интеллектом. Исходя из анализа её содержания, любое техническое содействие в создании результата интел­лектуальной деятельности не влечет за собой возникновения интеллектуальных прав. Исходя из прямого указания ста­тьи 1226 ГК РФ, интеллектуальные права как разновидность гражданских прав возникают только в отношении созданных гражданином результатов интеллектуальной деятельности.

Отсюда очевидно, что результат интеллектуальной деятель­ности не может быть создан искусственным интеллектом и то, что создается искусственным интеллектом не может по­рождать интеллектуальные права. Однако, несмотря на вы­шеуказанные очевидные обстоятельства, деятельность искус­ственного интеллекта может приводить к созданию объектов гражданских прав. Например, не стоит проводить параллели между объектами, созданными искусственным интеллектом и теми результатами интеллектуальной деятельности, кото­рые уже созданы, но были переработаны в цифровую форму при помощи, в том числе с использованием возможностей и технологий искусственного интеллекта. В то же время пере­работанный искусственным интеллектом либо аналогичны­ми технологиями объект, является новым объектом, пусть даже и находящимся в цифровой среде. Примечательно и то, что к подобного рода обстоятельствам невозможно при­менить нормы о переработке произведения, потому что, в частности, в пункте 1 статьи 1260 ГК РФ используется кате­гория автор, переводчик, лицо и, по смыслу норм граждан­ского законодательства, данное лицо, осуществляющее пере­работку произведения является физическим лицом, то есть автором производного произведения. Содержание правил о переработке вещи, на основании положений статьи 220 ГК РФ, также в данном случае неприменимы, ввиду того обстоя­тельства, что в данной норме указано возникновение прав на вещь, то есть на предмет материального мира. В объективных реалиях переработанное в цифровую форму произведение представляет собой набор цифр, букв, символов и т.п. По­этому в принципе невозможно отождествлять вещь и произ­ведение, выраженное в цифровой форме. Доктринальное же развитие цифровых прав как таковых в системе современного гражданского законодательства также не способно однознач­но ответить на поставленные вопросы, в частности, исходя из отсутствия обобщающей правоприменительной практики в анализируемой сфере и в целом, исходя из неурегулирован­ности отдельных групп цифровых правоотношений.

По этой причине на данном этапе развития цифровой эволюции в системе частно-правовых отношений приходит­ся руководствоваться теми правовыми конструкциями, кото­рые имеются в арсенале действующего законодательства. В контексте анализа и оценки оборотоспособности объектов, созданных искусственным интеллектом, необходимо обра­тить внимание и на то обстоятельство, согласно которому подобные объекты не могут быть приравнены к результатам интеллектуальной деятельности, но при этом обладают са­мостоятельными свойствами, позволяющими рассматривать их в качестве разновидности объектов гражданских прав.

Делая отсылку к критериям оборотоспособности объ­ектов, созданных искусственным интеллектом, представляет­ся возможным учитывать их, но с определенной оговоркой.

Таким образом, целевым ориентиром в нашем случае явля­ются только положения пункта 1 статьи 129 ГК РФ. В этой связи стоит констатировать тот факт, что каких-либо специ­альных режимов обортоспособности объектов, созданных ис­кусственным интеллектом, закон не предусматривает. Ввиду этого, необходимо основываться исключительно на двух кри­териях оборотоспособности таких объектов: возможности свободного отчуждения и допустимости перехода от одного лица к другому в порядке универсального правопреемства. Однако при более детальном рассмотрении этих критериев особенностью является то, что и в первом, и во втором случа­ях основой является волеизъявление участника гражданского оборота. В предполагаемых условиях сам по себе искусствен­ный интеллект, не являясь участником гражданского оборо­та, при этом способен получать результаты сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельно­сти человека [3]. В этой связи еще раз обратим пристальное внимание на отсутствие четкого механизма гражданско-пра­вового регулирования обозначенной сферы отношений на текущий момент, исходя из понимания, что искусственный интеллект не относится к субъектам гражданских правоот­ношений, а значит и не может быть оценен через призму анализа результатов его деятельности в рамках гражданских правоотношений. В сложившейся ситуации возникает во­прос относительно восприятия имеющихся обстоятельств, когда можно говорить о возникновении правоотношений вообще, либо о появлении квази-гражданских правоотноше­ний, в конкретном, частном случае. Но безусловным является то, что применение искусственного интеллекта порождает объект, пусть даже имеющий «экспериментальный право­вой режим».

В динамике развития современного отечественного за­конодательства, регулирующего сферу применения искус­ственного интеллекта, необходимо констатировать тот факт, что на сегодняшний день основой его применения, пусть даже с отдельной оговоркой, является гражданское законо­дательство, поскольку вне пределов гражданского оборота невозможно применять ни самостоятельные результаты, ни отдельные элементы объектов, созданных искусственным интеллектом. Более того, научным сообществом в последнее время все чаще обращается внимание на определенные недо­статки законодательных формулировок и правотворческой техники, их неполноту и противоречие нормам «специаль­ного законодательства». Так, в частности, Винниченко Ю.В., отмечает, что оборотоспособность выступает характеристи­кой самих объектов реальной действительности наличия или отсутствия у них естественного свойства быть предметом обо­рота [6, c. 116], Рожкова М.А. аргументирует позицию, что правила ввода в гражданский оборот для названных объектов различны [7, c. 5], Борисова Л.В. указывает на необходимость расширения критерия ограничения оборотоспособности объектов гражданских прав [8, c. 126] и т. д.

Исходя из вышеобозначенной позиции, целесообразно сформулировать вывод о том, что критерии оборотоспо­собности объектов, созданных искусственным интеллектом, должны применяться по аналогии с общими критериями оборотоспособности объектов гражданских прав - такими как возможность свободного отчуждения и перехода от од­ного лица к другому в порядке универсального правопреем­ства. Впрочем, как в дальнейшем будет развиваться граждан­ское законодательство в данной сфере, покажет ближайшее будущее, основой которого является расширение цифровой среды в рамках национальной программы «Цифровая эко­номка».

МАКСИМОВА Елена Вячеславовна
кандидат юридических наук, доцент Высшей школы юри­спруденции и судебно-технической экспертизы Гумани­тарного института Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого

МИШИНА Елена Вячеславовна
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданско­правовых дисциплин Санкт-Петербургского филиала Рос­сийской таможенной академии имени В. б. Бобкова

САЧЕНКО Алексей Леонидович
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданско­правовых дисциплин Санкт-Петербургского филиала Российской таможенной академии имени В. б. Бобкова