Обзор круглого стола «Международное гуманитарное право и уголовное законодательство Российской Федерации» (г. Москва, 14 ноября 2012 г.)

№ 5 (60) 2013г.

14 ноября 2012 г. Региональная делегация Международно­го комитета Красного Креста в Российской Федерации, Белару­си, Молдове и Украине (МККК) и Факультет международного права Дипломатической академии МИД России на основании Меморандума о сотрудничестве между Дипломатической ака­демией МИД России и МККК от 14 декабря 2011 г. совместно с Российской ассоциацией международного права и Между­народно-правовым клубом провели заседание круглого стола, посвященного 35-летию принятия Дополнительных протоко­лов 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. на тему «Между­народное гуманитарное право и уголовное законодательство Российской Федерации».

В мероприятии приняли участие заместитель Главы Реги­ональной делегации МККК К. Потронофф, сотрудники деле­гации МККК, судья Апелляционной камеры Международных уголовных трибуналов по Бывшей Югославии и Руанде Б.Р. Тузмухамедов (основной доклад), участник разработки Допол­нительных протоколов 1977 г. Чрезвычайный и Полномочный Посол О.Н. Хлестов, президент Российской Ассоциации между­народного права А.Я. Капустин, консул Канады в Москве К. Каг- нер, советник Администрации Президента России И.Н. Глебов,

Уполномоченный по правам человека по Воронежской области Т.Д. Зражевская, заместитель начальника организационного управления Главной военной прокуратуры П.В. Кочетов, заве­дующая кафедрой уголовного права Самарского государствен­ного университета Т.В. Кленова, заслуженный деятель науки России С.В. Черниченко, делегация из Казанского государствен­ного университета, представители из МИДа и Совета Федера­ции России, а также ИГПАН, МГУ, МГИМО, ВШЭ, МГПУ и др. Вел заседание заведующий кафедрой международного права Дипломатической академии МИД России, судья Международ­ного уголовного трибунала по Руанде С.А. Егоров.

Обсуждались следующие вопросы: международно-право­вое регулирование пресечения серьезных нарушений между­народного гуманитарного права (МГП); принципы пресече­ния и наказания за совершение серьезных нарушений МГП (принцип универсальной юрисдикции, неприменимость сроков давности, ответственность начальника за непринятие мер, ответственность за исполнение преступного приказа и т. д.); имплементация МГП в уголовном законодательстве стран СНГ; роль международного уголовного правосудия в развитии системы пресечения серьезных нарушений МГП и др.

Котляр В.С.

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ В ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ АКАДЕМИИ МИД РОССИИ 14 НОЯБРЯ 2012 Г.

Хотел бы начать с того, что я, работая в Секретариате ООН на протяжении ряда лет, имел возможность следить за деятельностью Международного комитета Красного Креста и научился глубоко уважать эту организацию и ее сотрудников, которых можно встретить в самых разных концах земли, вы­полняющих свою гуманитарную миссию, зачастую с риском для собственной жизни.

Знаю также, что одним из принципов этой организации всегда являлось стремление как бы сохранять «нейтралитет», «объективность», не становиться на ту или другую сторону в тех или иных конфликтах и не вмешиваться в дискуссии поли­тических деятелей и специалистов по международному праву об их природе в связи с опасениями, что иначе МККК может стать объектом критики сильных мира сего, а это может за­труднить работу МККК по оказанию гуманитарной помощи. Но сейчас, в начале XXI в., в обстановке, когда все еще продол­жают сказываться последствия жестоких войн ХХ в. и вызван­ные ими страдания мирного населения и когда, в дополнение к этому, в мире разворачиваются один за другим немеждуна­родные вооруженные конфликты и гражданские войны, дума­ется, что МККК надо что-то менять в своей политике, чтобы сохранить уважение к себе.

Так, не слышно голоса МККК во Вьетнаме, где до сих пор 3 из 4,8 млн. жертв химической войны США, отравивших диокси­ном десятую часть территории страны, имеют тяжкие заболева­ния, где функционируют десятки интернатов, куда поступают все новые и новые контингенты детей с врожденными уродства­ми и хромосомными аномалиями. Вашингтон не желает при­знать, что все это - последствия действия химического оружия, применение которого во Вьетнаме явилось военным преступле­нием, хотя де-факто Вашингтон признал вину США, поскольку с августа 2012 г. впервые начал финансировать работы по обез­зараживанию отравленной диоксином территории Вьетнама на участке вблизи Дананга. Вашингтон также не желает слы­шать о компенсациях ущерба для здоровья вьетнамцев, и аме­риканские суды отвергают их иски к правительству США, хотя 10 тыс. бывших американских солдат в 1984 г. получили (правда, через суд) от правительства 180 млн. долларов компенсации.

Несмотря на то что президент Б. Обама после своего при­хода к власти в 2008 г. отверг аргументацию администрации Дж. Буша-младшего о том, что «США находятся в состоянии войны против терроризма», в 2012 г. его собственная админи­страция пошла по пути администрации Буша. 30 ноября 2012 г. глава юридической службы Пентагона Дж. Джонсон заявил, что «даже несмотря на приближающееся завершение войны в Афганистане США продолжат борьбу с "Аль-Каидой" и ее союзниками, где бы они ни находились, используя все сред­ства, применяемые в ходе вооруженного конфликта». Среди этих средств он упомянул использование беспилотных лета­тельных аппаратов (БИЛА) «с целью уничтожения лиц, подо­зреваемых в терроризме, в неконтролируемых районах Паки­стана, в Йемене "и в других местах", а также "заключение в тюрьму на неопределенный срок экстремистов, пойманных на поле боя"». Отвергая обвинения «некоторых ученых-юристов» в том, что использование БИЛА «равнозначно убийству без суда и следствия», и их критику в адрес правительства США по поводу бессрочного заключения подозреваемых в тюрьму без официального предъявления обвинения, Джонсон утверждал, что применение этих средств «в нетрадиционном конфликте является законным», поскольку «захват в плен и задержание военными властями - это составная часть войны». Он заявил, что США «применяют силу на поражение, но в соответствии с законами войны, принципами пропорциональности, не­обходимости и после распознавания», и что «такой подход соответствует Женевским конвенциям, регулирующим кон­фликты». В военной тюрьме США в Гуантанамо из 779 лиц, арестованных ранее, 167 заключенных все еще содержатся, по положению на середину сентября 2012 г., но «гораздо большее число их или планируется перевести в тюрьмы других стран, или они считаются слишком опасными, чтобы их освободить, даже если не имеется достаточно доказательств для предъяв­ления им обвинения в преступлении.

Не правда ли, это любопытное толкование междуна­родного права, включая Женевские конвенции по междуна­родному гуманитарному праву и международное уголовное право? Но мир смотрит на это по-иному - в январе 2012 г. Верховный Комиссар ООН по правам человека Нави Ииллэй заявила, что в Гуантанамо США продолжают нарушать меж­дународное право, произвольно арестовывая и задерживая на неопределенный срок подозреваемых лиц. Мировые СМИ не раз писали о методах, применяемых при допросах этих лиц с разрешения руководства Пентагона, включая имитацию их утопления, а записи допросов регулярно уничтожаются, и по существу арестованные исчезают в какую-то «черную дыру» из поля зрения всех, кроме ЦРУ и Пентагона, которые тем самым стремятся уйти от ответственности. Эта политика, которую Вашингтон начал проводить при Дж. Буше, продолжается и сейчас, при Б. Обаме, который еще перед выборами 2008 г. критиковал Буша за это и обещал ее прекратить. Было бы ин­тересно узнать точку зрения МККК и по этим вопросам.

Но если операция США и стран НАТО в Афганистане была начата в 2001 г. с благословения Совета Безопасности ООН как ак­ция самообороны после террористических актов «Аль-Каиды» в Нью-йорке и Вашингтоне, то СБ ООН никогда не давал согласия на распространение военных операций США с помощью БИЛА или спецназа на другие государства. Как в Женеве расценивают то обстоятельство, что применение БИЛА США для нанесения ударов по другим странам постоянно приводит к гибели мирно­го населения, - ведь общее количество мирных граждан и боеви­ков, убитых с помощью БИЛА за последние десять лет, превыси­ло 10 тыс. человек, - и нарушает сразу целый букет других норм международного права, касающихся суверенитета государств, неприкосновенности их воздушного пространства, отсутствия согласия их властей на применение БИЛА Как известно, пра­вительство Иакистана категорически возражает против налетов американских БИЛА на страну, а они тем не менее наносили удары уже более 300 раз по объектам в Иакистане, указанным ЦРУ, которое между тем планирует увеличить свой флот БИЛА и расширить их операц. Так что, может быть, МККК пора за­думаться и над этими вопросами?

А что делать с теми подозреваемыми в терроризме, ко­торые находятся за пределами радиуса действия БИЛА? В Вашингтоне решили эту задачу путем составления т. н. «disposition matrix», или списков на уничтожение. С этой це­лью еще с 2001 г. была составлена база данных со сведениями о лицах, подозревавшихся Вашингтоном в планировании и проведении операции по уничтожению «башен-близнецов» в Нью-йорке. Но тогда эта база данных была составлена в по­рядке разового мероприятия, сейчас же она пополняется на регулярной основе уже без всякой связи с терактами 2001 г., причем каждый раз новых кандидатов на убийство утверж­дает лауреат Нобелевской премии мира президент США Б. Обама. В июне 2012 г. на брифинге в Белом доме разгорелась дискуссия между пресс-секретарем президента США Б. Кар­ни и представителями СМИ о «законности» действий Обамы, но Карни утверждал, что администрация действует «законно и в соответствии с нашими ценностями», хотя трудно себе представить, каким «ценностям США отвечает утвердившаяся практика автоматически зачислять в пособники террористов всех погибших совершеннолетних мужчин в результате каж­дого удара БИЛА с целью ликвидации фигурантов вышеу­помянутого списка, разве что лишь желанию преуменьшить данные о потерях среди мирного населения». Все это лишь подтверждает, что «война Обамы с терроризмом» преврати­лась в постоянный элемент политики Вашингтона, который, как считают американские обозреватели, в дальнейшем будет навязываться последующим администрациям США.

Но если количество жертв от налетов БИЛА и убийств по­дозреваемых лиц из «списка на уничтожение» исчисляется сот­нями или тысячами, то количество жертв среди мирного насе­ления в результате вооруженных международных конфликтов (как это было в Ливии, где на стороне повстанцев участвовали спецподразделения регулярных военных сил Франции и Вели­кобритании, а также наемники из монархий Иерсидского за­лива) или вооруженных немеждународных конфликтов, как в Сирии (который, правда, трудно назвать «немеждународным», поскольку те же страны поставляют повстанцам вооружение и наемников), исчисляется уже десятками тысяч. Безусловно, свою долю вины за потери и страдания мирного населения не­сет правительство Сирии, но в той безудержной информацион­ной войне, которая ведется Западом и испуганными «арабской весной» монархиями Персидского залива даже не против толь­ко Сирии, но главным образом против ее союзника, Ирана, всю вину за кровопролитие возлагают на Дамаск.

Однако во внутренних вооруженных конфликтах за стра­дания мирного населения никогда не бывает виноватой только одна сторона. Мировые СМИ не один раз приводили приме­ры военных преступлений сирийских и иностранных повстан­цев, особенно сторонников «Аль-Каиды» и джихада, которых никогда ранее не было в Сирии, а сейчас их насчитывается от 6000 до 10 000 человек. Среди них особенно выделяется экстре­мистская группировка «Джабхат аль-Нусра», тесно связанная с «Аль-Каидой». Подобные группировки, благодаря своей луч­шей военной подготовке, более совершенному вооружению, включая ПЗРК, и бесперебойному пополнению боеприпаса­ми, наемниками и деньгами из стран Персидского залива, яв­ляются наиболее организованной ударной силой повстанцев и играют все более значительную роль в военных операциях. Следовательно, именно они имеют наибольшие шансы дик­товать внутреннее политическое устройство Сирии в случае победы, как это произошло в Ливии годом раньше. Именно с прибытием этих групп повстанцев в Сирии начались регу­лярно проводиться террористические акты с большим коли­чеством жертв среди мирного населения.

Но читать репортажи западных газет об этом, - это все равно, что читать Джорджа Оруэлла. Проведение терактов, которые Запад несколько раз отказывался признать таковыми, используется в западных СМИ лишь как аргумент для немед­ленного вторжения войск США, Франции и Великобритании, НАТО, или - что наиболее желательно Западу - хотя бы войск турции с целью, разумеется, избавления мирного населения от жертв. Никто даже не желает вспоминать, что именно Запад саботировал выполнение женевских договоренностей «Группы действий» по Сирии от 30 июня 2012 г., весь смысл которых состоял в том, чтобы усадить сирийцев с обеих сто­рон за стол переговоров с тем, чтобы они сами мирным путем решили судьбу своей страны и прекратили насилие в ней. Ни­кто не хочет думать о том, чем кончилась такая же политика для США в Ливии, а завершилась она убийством ливийскими экстремистами главного сторонника этой политики, посла США в Бенгази в 2012 г. Вместо того, чтобы задуматься над этим, США, Франция и Великобритания практически сами сформировали руководство сирийской оппозиции и посто­янно поощряют их продолжать бескомпромиссную линию на свержение режима в Дамаске, пользующегося даже сейчас поддержкой значительной части населения страны. То есть полностью повторяется ливийский сценарий Запада.

Сейчас уже никто не может сказать, какими будут послед­ствия войны в Сирии для самой этой страны и для всего региона, и сколько еще тысяч жертв прибавятся к нынешним 30-35 тыся­чам. Между тем общеизвестно, что всегда лучше предотвратить конфликт, чем пытаться остановить его или исправлять его по­следствия. Может быть, МККК следовало бы в будущем прежде всего стремиться содействовать предотвращению вооруженных конфликтов, а не терпеливо дожидаться их начала и после этого проявлять то самопожертвование и мужество, помогая страдаю­щим от конфликтов, которыми заслуженно славится МККК?

Глебов И.Н.

К 35-ЛЕТИЮ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫХ ПРОТОКОЛОВ К ЖЕНЕВСКИМ КОНВЕНЦИЯМ О ЗАЩИТЕ ЖЕРТВ ВОЙНЫ

35-летие Дополнительных протоколов к Женевским кон­венциям о защите жертв войны - хороший повод поразмыш­лять о том, осталось ли с тех пор место гуманности в совре­менном праве. Не утратили ли гуманитарные стандарты своей актуальности для современных боевых действий, когда государ­ства и коалиции ведут войны не столько со своими внешними противниками, сколько с собственными внутренними врагами? Женевские конвенции 1949 г. возникли как резюмирующий синтез гуманитарного правового опыта человечества, который оно вынесло из суровых испытаний Второй мировой войны. В свою очередь, Дополнительные протоколы 1977 г. стали вехой завершающего этапа холодной войны, в которой человечеству удалось уберечь себя тотального поражения новыми видами оружия массового уничтожения. Эти фундаментальные до­кументы стали самым масштабным в истории сводом норм о законности средств, методов и способов вооруженной борьбы, о защите всех категорий жертв войны, включая больных и ра­неных лиц из состава вооруженных сил и военнопленных. Цель конвенций и протоколов - способствовать прекращению всех войн, ограничить жестокость и ужасы, которые неизбежны в любых вооруженных конфликтах. Ныне эти цели разделяют все без исключения государства мира. Но тем не менее войны не исчезли. Они продолжают уносить человеческие жизни и разрушать людские судьбы, нести неисчислимые бедствия на­родам мира.

1. Современное состояние гуманитарного права характе­ризуется крайней неустойчивостью и изменчивостью ориен­тиров человеколюбия в военной политике и праве практи­чески во всех странах мира. В целом можно сказать, что его понимание и применение глобально характеризует смесь ли­цемерия с тупым желанием стереть даже память о его суще­ствовании. Это проявляется во всем, начиная с крайней поли­тизации международного нормотворчества, когда конвенции и соглашения рассматриваются не иначе как «разменная кар­та» в азартных играх глобальной олигархии и их политиков, в гонке за ресурсами и тщеславием, в том, что мировая торговля смертью, войнами и террором, новыми видами и способами уничтожения людей совершенно ни в какой мере не связаны с существующими гуманитарными стандартами. Иной раз, гля­дя на разгул современной военщины всех родов и калибров, просто понимаешь, что в современном мире зверства мили­таризма плодятся и развиваются сами по себе, а право гуман­ности существует отдельно, само по себе, как отжившие сказки былых рыцарей и устаревшие обычаи воинской чести. Чело­вечество с маниакальным упорством наращивает потенциал своего собственного уничтожения. Оно с нарастающим остер­венением шпигует себя самой невообразимой отравой в виде кровавых военных замыслов, кампаний, вылазок, происков и всякого рода техническими ухищрениями для убийств и наси­лия. Сращивание войны с наживой, с прибыльностью военных экономик не оставляет человечеству шанса на выживание без войн. Увы, войны - это естественное состояние человеческого общежития. Мир победившего милитаризма оставляет по­бежденными только надежды на гуманитарное право.
2. Что делать в этой ситуации? Развивать знание и попу­ляризировать международно-правовые основы гуманности и законности, чести и справедливости. По существу, идеалом гу­манитарного правового регулирования войн я вижу то состоя­ние, при котором война может быть допустима только в каче­стве орудия правосудия. Право не может быть чем-то лучшим, чем окружающая его действительность. Законы не бывают хуже или лучше тех людей, которые их написали. Но те, кто пишут законы, должны стремиться к лучшему, к тому, чтобы, раз уж нельзя обойтись без войн, то следует установить такое к ним от­ношение общества, чтобы войны велись исключительно в рам­ках правосудия. Война как акт неотвратимой справедливости, с четкими материальными и процессуальными параметрами от начала до конца, во всех возможных их проявлениях и обстоя­тельствах, - в этом я вижу будущее гуманитарного права.

Гуманитарный закон не должен плестись в хвосте мили­таризма. Он призван опережать разработчиков смерти. Еще до того, как на вооружение поступит тот или иной способ или средство уничтожения, закон должен сказать свое слово об этом. Он должен заблаговременно давать свое отношение к лю­бому новому военному явлению, еще на дальних подступах к нему. Необходима упреждающая правовая оценка соотнесения каждого нового предмета войны к высшему гуманистическо­му императиву - относиться к врагу так же, как себе самому. Если нормотворчество во всех своих проявлениях усвоит этот императив, то у нас есть шанс на успех, который состоит не в том, чтобы всегда быть сильнейшим, а в том, чтобы одержать победу, поставив себя на место побежденного. Законы о войнах должны писаться от лица жертв войны, а не наоборот - от тех бравых ребят, которые в погоне за чинами, не нюхав пороха, всегда готовы победить всех и каждого. Ныне нужно напомнить всем о том, в чем состоит существо идеологии гуманитарного права. По-моему, оно заключается как раз в том, чтобы везде, где это возможно, утверждать сверхкатегориальный императив гуманности - не причинять другим того, что не хотел бы себе.

Гуманисты находятся в несколько лучшем положении, чем милитаристы. Мы имеем возможность работать с возвы­шенными качествами личности, воздействовать на лучшие проявления доброты и справедливости в людях. Милита­ристы, напротив, не способны стать выше рефлекса драки: «увидел врага - уничтожь». Поэтому надо работать с обще­ственным сознанием, постоянно напоминая ему, что к чужим жертвам надо относиться так же, как и к своим собственным.

3. Нормотворчество в гуманитарном праве нужно из фрагментарности и эпизодов переводить в жанр фундамен­тальной кодификации. Конечно, стоит приветствовать то, что разработка новых соглашений идет от конкретных явлений.

Например, появилось лазерное оружие - вот протокол, по­явились новые виды взрывчатки - еще протокол и т. д. Это, конечно, здорово, реагировать на инновации в военном деле. Но, во-первых, нельзя угнаться за всеми инновациями, а во- вторых, нельзя упускать из виду главное - то, что право долж­но давать общий инструментарий для любых частных случаев. Общим является императив гуманности. Но этот императив не будет работать, если его загромоздить военно-технически­ми регламентами для частных случаев. Фрагментация догово­ров и соглашений по признаку появления какой-нибудь новой ракеты или пули - это тупиковый путь. И, к сожалению, гума­нитарное нормотворчество увязло на этих путях.

Принимая частные соглашения по сугубо техническим во­просам, гуманитарное право все больше погружается в полити­канские игры военных промышленников, которые подчас навя­зывают дипломатам ненужную фрагментацию единой правовой материи или конъюнктурные, ангажированные решения, когда те, кто имеет новое оружие, диктует его запрет для тех, кто его еще не имеет. Например, одни имеют технологию химической маркировки взрывчатых веществ, а другие не имеют. Поэтому первые навязывают остальным соглашения об уничтожении не­маркированной взрывчатки. Печально, что иногда это делается из чисто коммерческих соображений, в частности, чтобы заста­вить вероятного противника уничтожить свою немаркирован­ную взрывчатку, а потом вынудить его покупать точно такую же, но чужую и маркированную. В точности такая же ситуация воз­никает с системами сертификации обычных и необычных воору­жений, ракетных и других систем. В этом нет ничего гуманного, ничего правового. Это просто коммерческое шулерство, прикры­вающееся гуманитарностью. И в этом, на мой взгляд, полностью увязло все современное нормотворчество.

Выход видится в том, чтобы конструировать новые пра­вовые акты не от очарования новизной каких-то технических объектов, а от неотвратимости применения принципа гума­низма к любым инновациям. Древний принцип должен быть имплементирован в каждой новой вещи, а не наоборот.

Вспомним, с чего начиналось гуманитарное право: с регламентации оснований для начала войны, этапов насту­пления состояния войны. Теперь все это как бы осталось в прошлом. Никого уже не волнует casus belli, все увлеклись частностями, тем, как первым выстрелить и убить врага. Разве не существует сейчас необходимости урегулировать процеду­ру принятия решения - «иду на вы»? Существующие инфо- коммуникационные возможности позволяют теперь не поль­зоваться архаичными обычаями метания ритуальных копей в сторону врага. Уже сейчас человечество способно выработать новый универсальный регламент начала войны, когда реше­ние о нанесении удара будет приниматься гласно, законно, с математической точностью вынесения судебного вердикта и исключать любой волюнтаризм и авантюризм. Однако совсем не слышно, чтобы хоть кто-то теперь интересовался процес­суальной стороной начала войны. На мой взгляд, разработка материальных оснований для начала войны и процессуальных гарантий ее предотвращения, ведения и прекращения на тех идеях, которые уже есть в гуманитарном праве Женевы, пред­ставляется в высшей степени актуальной.

Несомненной заслугой Дополнительных протоколов яв­ляется то, что в них впервые в истории гуманитарного права вооруженные конфликты классифицированы на междуна­родные и внутренние. Но в современных условиях этого уже недостаточно. Для эффективной защиты жертв войны нужно применять и другие критерии классификации конфликтов. Например, по степени их интенсивности, чтобы отличать спорадические акты насилия уголовных банд от внутреннего конфликта. Иначе как можно разделить понимание террори­стического акта от акта гражданской войны, в которой закон­ным комбатантом является восставшее население. В этой связи следует и более четко определиться с критериями категории «комбатант», применительно как к международным, так и внутригосударственным конфликтам.

Не менее важно разрабатывать новые процедуры предот­вращения войны. По мере удаления от того периода, когда объединенные нации создали процедуры Совета Безопасности ООН, понимаешь, что это было величайшее гуманистическое достижение. Был создан уникальный правовой политический инструмент коллективного решения глобальных вопросов войны и мира. Но ведь мы свидетели того, как этого верного солдата мира пытаются списать в отставку, в том числе и под предлогом реформы ООН. За минувшее двадцатилетие не только США, но и другие страны изящно игнорировали этот инструмент, развязывая новые войны. Все чаще войны вспы­хивают без учета мнения СБ ООН, и никакие международные гарантии не действуют как процедуры превентивного урегу­лирования. И это тоже сфера заботы гуманитарного права.

Конечно, наложить правовой запрет на войну в обозри­мом будущем не удастся. Такова уж испорченная природа человечества, которое не способно существовать без войн и конфликтов. Но тем не менее долг гуманитариев - исправ­лять эти изъяны глобальной человеческой натуры. Лечить их можно только одним интеллектом, неустанным воздействием на общественное сознание императивами гуманности. Наш меч - это слово, которое воспитывает, предостерегает и укро­щает. Слово гуманизма должно быть искусным, ведь «забол­тать» проблему легко. Легко допустить состояние, когда в ка­кофонии и шуме многословия никто никого не будет слышать. Поэтому нужна стратегия и мозговой центр гуманитарного права. Нужен его генеральный штаб, нужны всеобъемлющие образовательные программы.

4. Гуманитарное правое образование находится теперь в дичайшем упадке. С величайшим чувством восхищения и благодарности приходится вспоминать 80-е гг. прошлого века, когда стараниями МККК института А. Дюнана по всему миру были организованы прекраснейшие тренинги, семинары и конференции, которые, в конечном счете, дали великолепный результат. Во всех ведущих армиях мира появились конкрет­ные уставы и наставления о праве вооруженных конфликтов. Возникли научные школы и исследовательские центры меж­дународного гуманитарного права.

Но что мы имеем сейчас? Кажется, что с ликвидацией со­ветской военной мощи все это безвозвратно исчезло. У нас в России больше не существует национальной школы между­народного гуманитарного права. Все утрачено, разрушены все военно-учебные заведения, в которых имелись специалисты по этому направлению. Мы дошли до того, что стране вообще не нужны юристы, владеющие этой проблематикой. Они не нужны никаким военным руководителям, ни к каким обсуж­дениям военных законов, а тем более к принятию военно-по­литических решений они не допущены и их мнение никого не интересует. Гуманитарии «нерентабельны», поэтому в рыноч­ной военной экономике они оказались лишними.

5. Резюмируя сказанное, я вижу наш долг в том, чтобы по­пытаться возродить или создать новую школу гуманитарного права в России. Начать я предлагаю с простого и вполне оче­видного. Нужно учредить специальный журнал, допустим, с рабочим названием «гуманитарное право». И попытаться на­полнить этот журнал свежими идеями и мудрыми мемуара­ми, злободневным анализом реалий современных вооружен­ных конфликтов. Думаю, всем нам сделать эту работу вполне по силам. Тем более что это совсем не сложно с помощью сети интернет. Нужно просто взять и сделать электронный юридический журнал международного гуманитарного права. Разумеется - это как задача минимум, а в более масштабном смысле нужно думать о создании исследовательского центра гуманитарного права, кафедры или института.

К участию в реализации этой идеи приглашаю всех. Вы­ражаю также наивысшую признательность учредителям на­шей встречи.

Кленова Т.В.

О ЗАКОННОСТИ КАК ОБЩЕМ ПРИНЦИПЕ МЕЖДУНАРОДНОГО ГУМАНИТАРНОГО ПРАВА И ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА

В истории государств много примеров применения уго­ловно-правовой репрессии, мотивированного опасностью личности. Такая практика противоречит принципу законно­сти - фундаментальному принципу внутригосударственного уголовного права.

В соответствии с принципом законности: 1) преступность де­яния, а также его наказуемость определяются только уголовным законом (nullum crimen, nullum poena sine lege); 2) основанием уголовной ответственности признается совершение деяния с при­знаками состава преступления, указанными в уголовном законе (corpus delicti). Таким образом, законодательной форме норм уголовного права придается атрибутивное значение. Государство создает закон и признает этот закон официальным источником уголовно-правовых запретов. Преступлением, нарушающим уста­новленный в законе запрет, но не опасным состоянием личности должна обосновываться уголовная ответственность.

В Конституции Российской Федерации идея законности выражена как универсальный принцип, обусловленный суве­ренитетом государства. В ст. 4 Конституции Российской Феде­рации провозглашено: «Суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию» (ч. 1); «Конституция Российской Федерации и федеральные законы имеют верхо­венство на всей территории Российской Федерации» (ч. 2); «Российская Федерация обеспечивает целостность и непри­косновенность своей территории» (ч. 3).

В сфере уголовно-правовых отношений содержание принципа законности не ограничивается указанием на верхо­венство закона в связи с верховенством государственной власти в пределах территории государства. Основной уголовно-пра­вовой характеристикой принципа законности является идея установления преступности деяния и наказания за него в со­ответствии с законом. В Уголовном кодексе Российской Феде­рации (далее - УК РФ) принцип законности абсолютизирован: запрещено применение уголовного закона по аналогии (ч. 2 ст. 3 УК РФ), соответственно, не дозволяется расширительное толкование уголовного закона в правоприменительной прак­тике, и судебные прецеденты не признаются источником уго­ловно-правовых норм.

Однако реалии правоприменительной практики иные. Следует признать, что суды и другие правоприменительные органы пользуются широкими возможностями усмотрения при установлении в деянии человека наличным или отсут­ствующим состава преступления. Это особенно заметно на этапе принятия решений о возбуждении уголовных дел или об отказе в возбуждении уголовных дел. Ирактика принятия необоснованных соответствующих решений имеет массовый характер. Ю.Я. Чайка, Генеральный прокурор Российской Федерации, утверждает, что прокурорами выявляются много­численные нарушения, допущенные при регистрации и учете сообщений и заявлений о преступлениях. Растут показатели отмененных постановлений об отказе в возбуждении уголов­ного дела с последующим его возбуждением. Например, в 2011 г. прокурорами установлено 2 921 344 нарушения закон­ности при приеме, регистрации и рассмотрении сообщений о преступлениях. Выявлено и поставлено на учет 138 696 уго­ловно наказуемых деяний, ранее необоснованно неучтенных, в том числе 294 убийства, 2 118 фактов умышленного причине­ния тяжкого вреда здоровью, из них 99 - со смертельным исходом.

Ссылаясь на отдельные факты правоприменительной практики, научные деятели обосновывают вывод о том, что противоречия аналогии и законности нельзя избежать. Так, Л.Л. Кругликов и О.Ю. Климцева приводят примеры при­менения аналогии при восполнении пробелов закона и пред­лагают легализовать институт аналогии (чтобы он не исполь­зовался нелегально), «установив исключение из принципа законности применительно к ситуации, когда совершенное лицом деяние признается Кодексом преступным, но не уре­гулированы отдельные вопросы, необходимые для решения дела по существу».

О целесообразности изменения отношения к судебному прецеденту пишет А.В. Наумов. Ио мнению этого автора, и ре­шения Верховного Суда РФ по конкретным делам, и разъясне­ния, даваемые Иленумом на основании обобщения судебной практики и судебной статистики в постановлениях по делам той или иной категории, с полным основанием претендуют на то, чтобы служить судебным прецедентом при рассмотрении уголовных дел. А.В. Наумов считает, что пора предоставить всем судам право официально ссылаться на решения Верхов­ного Суда РФ, без этого перспектива становления судебной власти остается весьма призрачной.

Изменение вектора правоприменительной практики, с переориентированием на принцип целесообразности, тракту­ется как усиление судебной власти в России и, по вполне понятным причинам, поддерживается председателями высших судебных органов. Так, в Санкт-Иетербурге на третьих Сенат­ских чтениях Иредседатель Высшего Арбитражного Суда Рос­сийской Федерации А.А. Иванов выступил с «Речью о преце­денте», которую завершил словами: «Нам нужно двигаться к тому, чтобы все высшие суды исходили из единых принципов влияния их правовых позиций на социальные отношения, то есть придерживались идеи прецедентного права». Следует отметить, что А.А. Иванов считает возможным распростране­ние сферы воздействия судебных актов на социальные отноше­ния, которые не были предметом судебного разбирательства, то есть допускает расширительное толкование закона, вместе с тем он категорично утверждает, что сам прецедент расшири­тельному толкованию не подлежит.

Однако несоответствие актов правоприменительной практики, особенно судебной, закону и законодательно гаран­тированным принципам, не может оцениваться как правовая позиция (по существу) и не является достаточной причиной для радикального изменения правовой системы.

Разными государствами допускаются многовариант­ные изменения режима законности с учетом потребностей правоприменения. Российская правовая система продолжает оставаться в рамках континентально-европейской (романо­германской) семьи правовых систем, где закон первичен по от­ношению к судебной практике. О необходимости сохранения этого курса и угрозах преобразования судебной правоприме­нительной деятельности в правотворческую писал В.С. Нерсе- сянц: «Суд не творит право, он отправляет правосудие, т. е. судит и решает по праву, применяет его»; «судейское право­творчество ad hoc, весьма опасный и по сути своей антиправо- вой симбиоз законодателя и судьи в одном лице»; «одобри­тельно изображаемая вольница судейского правотворчества, которую не могли себе позволить даже ревтрибуналы, - ско­рее плод концептуально-искаженного видения судебной прак­тики, нежели ее действительное правовое содержание». Мне­ние В.С. Нерсесянца представляет особую ценность, поскольку он известен как автор теории различения и соотношения пра­ва и закона и концепции либертарно-юридического правопо- нимания, а сторонники судебного права, как правило, к ней апеллируют.

Если в процессе правоприменения преступность деяния определяется не строго по закону, а по усмотрению предста­вителей государственной власти, это неизбежно ведет к на­рушению верховенства закона и избирательному правопри­менению, а значит, создаются предпосылки для репрессий на основании субъективно понимаемой опасности личности.

Нельзя не вспомнить как отрицательный пример, что ослабление законодательных требований к обоснованию уго­ловной ответственности в период правления И.В. Сталина ста­ло условием массовых судебных репрессий, когда приговоры судов обосновывались либо совершением преступлений, либо опасным состоянием личности. В ст. 7 УК РСФСР в редакции 1926 г. была закреплена множественность оснований уголов­ной ответственности: «В отношении лиц, совершивших обще­ственно-опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судеб­но-исправительного, медицинского либо медико-педагогиче­ского характера». В ст. 16 того же Кодекса предусматривалась возможность аналогии: «Если то или иное общественно-опас­ное действие прямо не предусмотрено настоящим Кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяют­ся применительно к тем статьям Кодекса, которые предусма­тривают наиболее сходные по роду преступления». Авторы концепции названных норм рассматривали уголовное право как социально-политическое явление и имели в виду, прежде всего, разбюрократизацию суда, правосудие не формально­юридическое, а существенное, справедливое. Так, по словам Н.В. Крыленко, когда целый ряд преступлений постоянно ви­доизменяется, трудно уловить все разновидности новых пре­ступных деяний, и именно для этого суду предоставлялось право в случае, если придется в жизни столкнуться с престу­плениями, в законах не предусмотренными, действовать по аналогии. В свете сказанного нельзя признать случайной тра­гическую судьбу Н.В. Крыленко, признавшего в 1937 г. оши­бочность своих взглядов относительно принципов и основа­ния уголовной ответственности. В 1938 г. он был расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР. В 1956 г. реабилитирован за отсутствием состава преступления. В связи с реабилитацией до сведения общественности было доведено, что Н.В. Крыленко «в обстановке массовых репрессий и гру­бейших извращений социалистической законности пал жерт­вой произвола, порожденного культом личности Сталина».

Законодатели привели систему уголовно-правовых норм в соответствие с принципом законности в 1958-1960 гг. в Ос­новах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик и на их базе - в Уголовных кодексах союзных ре­спублик. Опасное состояние личности более не признавалось основанием для уголовно-правового преследования, примене­ние аналогии при определении преступления и наказания не дозволялось.

Совершенно недопустимо, чтобы в современном демо­кратическом правовом государстве, признавшем в Конститу­ции высокую ценность принципа законности, а также прин­ципа равенства прав и свобод человека и гражданина и других общеправовых принципов, взаимосвязанных с законностью, поощрялось отступление от этих принципов.

В связи с очевидным значением принципа законности для гарантирования прав человека и гражданина и значимостью этого принципа для обеспечения суверенитета государств, он не только включается во внутригосударственное право, но ва­жен и для применения международного права.

В Декларации о принципах международного права, каса­ющихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объеди­ненных Наций 1970 г., принцип законности не назван, но пред­усмотрена взаимосвязанная с законностью идея добросовест­ного выполнения государствами обязательств, принятых ими в соответствии с Уставом. Этот принцип разъяснен в следующих положениях: «Каждое государство обязано добросовестно вы­полнять обязательства, принятые им в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций. Каждое государство обя­зано добросовестно выполнять свои обязательства в соответ­ствии с общепризнанными принципами и нормами между­народного права. Каждое государство обязано добросовестно выполнять свои обязательства в соответствии с международ­ными соглашениями, имеющими силу согласно общепри­знанным принципам и нормам международного права. В том случае, когда обязательства, вытекающие из международных соглашений, противоречат обязательствам членов Организа­ции Объединенных Наций по Уставу Организации Объеди­ненных Наций, преимущественную силу имеют обязательства по Уставу». Можно заключить, что в названной Декларации центральным источником законности в международном со­обществе признан Устав Организации Объединенных Наций.

Принцип законности в значении принципа ответственно­сти (nullum crimen, nullum poena sine lege) не относится к уни­версальным (общепризнанным) принципам международного права, но составляет одну из основных, исходных идей для его отдельных направлений - международного гуманитарного и международного уголовного права. В уголовно-правовом зна­чении идея законности востребована в международных отно­шениях, когда решаются вопросы о нормативном обеспечении уголовной ответственности за серьезные нарушения междуна­родного гуманитарного права (права вооруженных конфлик­тов), другие международные преступления и преступления международного характера, а также в связи с экстрадицией.

Достойно сожаления, что в современной учебной литера­туре по международному гуманитарному праву и междуна­родному уголовному праву, как правило, законность самостоя­тельным принципом не называется. Только отдельные авторы включают в число принципов законность, подтверждая нераз­рывную связь принципов регулирования на государственном и международном уровнях в сфере борьбы с преступностью, а также сходство предмета и методов регулирования внутриго­сударственного и международного уголовного права.

В то же время международно-правовое значение принци­па законности как принципа ответственности подтверждено в актах международного гуманитарного права, например, в Дополнительных протоколах 1977 г. к Женевским конвенци­ям 1949 г. В подпункте «с» п. 4 ст. 75 «Основные гарантии» Протокола I от 8 июня 1977 г. установлено: «Ни одно лицо не может быть обвинено в совершении уголовного правонаруше­ния или осуждено за него на основании любого действия или упущения, которые не представляли собой уголовное право­нарушение в соответствии с нормами национального зако­нодательства или международного права, действие которых распространялось на это лицо во время совершения такого действия или упущения; равным образом не может налагаться более суровое наказание, чем то, которое было применено в то время, когда было совершено данное уголовное правонаруше­ние; если, после совершения правонарушения, законом уста­навливается более легкое наказание, то действие этого закона распространяется и на данного правонарушителя». Аналогич­ное правило предусмотрено в подпункте «с» п. 2 ст. 6 «Уголов­ное преследование» Протокола II от 8 июня 1977 г.

Показательно, что принцип законности, казалось бы, безусловно признаваемый во внутригосударственном уголов­ном праве, именно на международном уровне имеет больше гарантий реализации в отношении преступлений, связанных с вооруженными конфликтами. Составы соответствующих преступлений описаны в актах международного права, а рос­сийский уголовный закон в этой части пробельный. В соответ­ствии с ч. 3 ст. 331 УК РФ «уголовная ответственность за пре­ступления против военной службы, совершенные в военное время либо в боевой обстановке, определяется законодатель­ством Российской Федерации военного времени». Однако и российское уголовное законодательство военного времени до сих пор не сформировано, и глава 33 «Преступления против военной службы» УК РФ не была дополнена составами деяний, совершенных в условиях военных конфликтов.

Российская Федерация в Концепции внешней полити­ки, утвержденной 12 июля 2008 г., в п. 2 «Верховенство права в международных отношениях» раздела III «Приоритеты Рос­сийской Федерации в решении глобальных проблем» заявила, что поддержание и укрепление международной законности - одно из приоритетных направлений ее деятельности на меж­дународной арене, и что Россия намерена содействовать коди­фикации и прогрессивному развитию международного права, прежде всего осуществляемому под эгидой ООН, достижению универсального участия в международных договорах ООН, их единообразному толкованию и применению, в целом - бе­режному отношению к этим уникальным правовым инстру­ментам и созданным ими режимам. Таким образом, в Кон­цепции внешней политики Российской Федерации сказано о законности не как о принципе, обусловленном суверенитетом государства, а в более широком понимании - как «междуна­родной законности». Названный подход предполагает, как представляется, применение международного права с учетом общепризнанных и установленных государствами принципов и норм, а также, как закреплено в Концепции внешней поли­тики Российской Федерации, кодификацию международного права.

С позиции теории права кодификация - это правотвор­ческий процесс, направленный на системное и полное изло­жение правовых норм с общими характеристиками предмета и метода регулирования в одном нормативном акте. Систем­ность выражения норм в кодификационном акте означает как внутреннюю, так и внешнюю систематизацию правовых норм, соответственно одной из задач кодификации международного права по направлениям международного гуманитарного пра­ва и международного уголовного права должна быть призна­на его систематизация с внутригосударственным уголовным правом.

В настоящее время принципы и нормы международно­го права и уголовного законодательства государств рассогла­сованы, и не предусмотрен порядок разрешения коллизий. Выработка общей позиции по коллизионным ситуациям воз­можна, если признать необходимым условием результативно­го уголовно-правового регулирования не альтернативность, а взаимодополняемость права на государственном и междуна­родном уровнях. Принципом кодификации внутригосудар­ственного уголовного права уже стал принцип соответствия уголовного закона общепризнанным принципам и нормам международного права. Представляется правильным предус­мотреть симметричный принцип и для кодификации между­народного права.

Оба направления уголовно-правового регулирования могут развиваться нормально во взаимодействии. Не подме­няя уголовное право государств - участников международных соглашений, международное право определяет пределы и возможности международного сотрудничества в сфере про­тиводействия преступности, в его источниках устанавливает­ся совокупность преступлений, уголовное преследование за которые обязуются обеспечить договаривающиеся стороны. При этом в международном праве обычно отсутствуют уго­ловно-правовые санкции, и не имеется системно определен­ных условий привлечения лиц к уголовной ответственности. В отличие от международного права, в источниках внутригосу­дарственного уголовного права системным методом определя­ются общие и специальные условия уголовной ответственно­сти, составы преступлений, правила наказания и применения иных мер уголовно-правового воздействия.

Решение вопроса о взаимосвязи и взаимодействии вну­тригосударственного уголовного права и международного права, их принципов осложняется в условиях глобализации, экономической, политической, правовой. Усиление процессов глобализации может привести к развитию событий, при кото­ром будет исключено согласование воли разных государств, а значит, снизится значение международного права.

По оценке А.Г. Кибальника, относительно места и роли международного уголовного права уже существуют научно и политически обоснованные противоположные позиции, он называет их «глобалистская» и «антиглобалистская». В соответ­ствии с первой точкой зрения выделяется стратегия движения от международного уголовного права к глобальному уголов­ному законодательству правового государства во всемирном масштабе. Суть второй позиции - в признании преимуществ национальной уголовно-правовой системы и отрицании по­ложительного значения международного права. Выделенные варианты развития уголовно-правового регулирования в усло­виях глобализации преступности соответствуют космополи­тической и шовинистической стратегиям в отношениях раз­личных культур. Об этих стратегиях на VIII Международных Лихачевских научных чтениях говорил А.А. Гусейнов, называя их противоположными и деструктивными: «Первая игно­рирует различия культур, вторая абсолютизирует их. ... Эти опасные тенденции, однако, в одном отношении полезны: они обозначают края пропасти, уходя от которых только и можно достичь желанной золотой середины».

Уход от крайностей применительно к уголовно-правово­му регулированию означает равно уважительное отношение как к национальным уголовно-правовым системам, так и к международному праву. Эффективная совместная деятель­ность государств по противодействию серьезным нарушениям международного гуманитарного права, другим международ­ным преступлениям и преступлениям международного ха­рактера возможна только при наличии базового соглашения, что принципы и нормы международного права осуществля­ются в соответствии с принципами суверенного равенства и территориальной целостности государств и принципом не­вмешательства во внутренние дела других государств, а также нормами внутреннего законодательства государств - участни­ков международного соглашения.

Нормы международного права не предназначаются для при­менения вместо национальных кодифицированных уголовных законов и не должны быть результатом навязывания воли одно­го или нескольких государств, или даже большинства государств. Унификация уголовно-правовых норм возможна лишь в той ча­сти, в которой договорятся представители государств, пользуясь правом свободного волеизъявления. Только путем диалога носи­тели национальных правовых культур могут определить уравно­вешенную позицию по уголовно-правовым вопросам.

Например, при обсуждении проблемы выдачи лиц, со­вершивших преступления, иностранному государству или международному органу особенно наглядной становится не­обходимость комплексного применения внутригосударствен­ных и международно-правовых норм. Экстрадиция возможна, если совместимы нормы международного и внутригосудар­ственного права, определяющие основания, условия, цели и порядок выдачи лица в связи с совершением преступления иностранному государству.

Ири установлении основания выдачи, под которым по­нимается совершение деяния, содержащего признаки состава преступления, если обнаружена коллизия норм международ­ного и внутригосударственного уголовного права, она стано­вится препятствием для выдачи лица. Другое препятствие - правовая неопределенность основания ответственности. Так, вряд ли могут быть удовлетворены требования об экстради­ции, если они обоснованы не совершением конкретного вида преступления террористической направленности, а обвине­нием общего характера - в осуществлении терроризма или в связи с признанием лица террористом.

Иоскольку экстрадиция - это одна из форм правового взаимодействия государств в интересах безопасности и право­судия, необходимо единство позиции государств в оценке со­деянного как преступления. Учет единой позиции обеспечива­ется при соблюдении правила «двойной противоправности», в соответствии с которым юридическими критериями пре­ступности деяния признаются и уголовное законодательство государств, участвующих в отношениях выдачи, и междуна­родные нормы или договоренности по взаимности (ст. 460, 462 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации; пп. 1, 5 и 7 постановления № 11 Иленума Верховного Суда Рос­сийской Федерации от 14 июня 2012 г. «О практике рассмотре­ния судами вопросов, связанных с выдачей лиц для уголовного преследования или исполнения приговора, а также передачей лиц для отбывания наказания»).

Ири решении вопросов уголовной ответственности госу­дарствам целесообразно договориться об изменении общего подхода: с политико-дипломатического, предполагающего мно­гозначность и расширительность определения оснований ответ­ственности, на формально-юридический, при котором в соответ­ствии с принципом законности представители судебной власти смогли бы единообразно устанавливать преступность деяния.

Законность уже официально признана принципом рос­сийского уголовного права (ст. 3 УК РФ) и международного гуманитарного права (в Дополнительных протоколах 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г.: подпункт «с» п. 4 ст. 75 Ирото- кола I от 8 июня 1977 г.; подпункт «с» п. 2 ст. 6 Иротокола II от 8 июня 1977 г.). В значении принципа ответственности только за деяние, признанное преступлением в соответствии с нормами внутригосударственного (национального) законодательства и международного права, идея законности актуальна и для международного уголовного права.

Табаков О.М.

ИМПЛЕМЕНТАЦИЯ НОРМ МЕЖДУНАРОДНОГО ГУМАНИТАРНОГО ПРАВА В МОДЕЛЬНОМ УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ СТРАН СНГ

Женевским конвенциям 1949 г. уже более шестидесяти лет. Именно это обстоятельство дает основание некоторым авторам говорить о том, что они утратили актуальность, ибо в последнее время боевых действий, при которых воюют регулярные армии, в мире практически не наблюдается, а большинство войн ведется в пределах самих государств, а не между ними.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что и сами эти Кон­венции, и Дополнительные протоколы к ним продолжают являться наиболее действенной правовой базой защиты граж­данских лиц и лиц, прекративших принимать участие в бое­вых действиях, включая больных и раненых лиц из состава во­оруженных сил и военнопленных.

Ио сути дела, Женевские конвенции являются самым важным компонентом международного гуманитарного права (МГИ), их цель - пусть и не прекратить войну, но ограничить проявления жестокости при вооруженном конфликте.

Иодписав эти Конвенции и Иротоколы, присоединив­шиеся государства тем самым взяли на себя обязательства принимать меры к тому, чтобы предотвратить любые нару­шения права или положить им конец, а также осуществлять уголовное преследование лиц, виновных в «серьезных нару­шениях», определенных как военные преступления.

Для предотвращения нарушений норм МГИ немало де­лается на международном уровне. С этой целью создана Меж­дународная комиссия по установлению фактов, услугами ко­торой могут воспользоваться все государства. В компетенцию Комиссии входит:

1)   расследование любых фактов, которые представляют собой серьезное нарушение с точки зрения Конвенций и Иро- токолов;

2)   содействие восстановлению уважительного отношения к Конвенции и к Дополнительным протоколам;

3)   расследование конкретного факта по просьбе стороны, находящейся в конфликте и т. п.

Однако главную ответственность за обеспечение эффек­тивного выполнения международного гуманитарного права продолжают нести сами государства, которые должны прини­мать соответствующие меры, в первую очередь на националь­ном уровне.

Сегодня уголовное законодательство многих цивилизо­ванных стран соответствует указанной обязанности, вытека­ющей из обязательств стран - участниц договоров по меж­дународному гуманитарному праву соблюдать и требовать соблюдения этих международных актов.

Для реализации данных обязательств могут быть задей­ствованы любые способы и органы:

-      исполнительной и законодательной власти;

-      профессиональные объединения;

-      учебные заведения;

-     добровольные общества и национальные общества Крас­ного Креста и Красного Полумесяца и другие учреждения;

-     судебные органы;

-     вооруженные силы и др.

Международное гуманитарное право и, в частности, Же­невские конвенции и Дополнительные протоколы к ним опре­деляют целый ряд мер, которые должны приниматься в целях обеспечения их выполнения:

1)   подготовка переводов текстов Конвенций и Протоко­лов на национальные языки;

2)   широкое распространение текстов Конвенций и Про­токолов и ознакомление с ними как военнослужащих, так и всего населения в целом;

3)   пресечение любых нарушений Конвенций и Протоко­лов и, в частности, ввод в действие уголовного законодатель­ства, необходимого для наказания за военные преступления;

4)   обеспечение мер по опознаванию, определению место­нахождения и защите лиц и объектов, находящихся под по­кровительством Конвенций и Протоколов;

5)   предотвращение неправомерного использования эм­блем Красного Креста и Красного Полумесяца, а также других эмблем и знаков, защита которых предусматривается Конвен­циями и Протоколами;

6)   обеспечение во время вооруженных конфликтов основ­ных судебных гарантий;

7)   набор и подготовка персонала, специализирующегося в области МГП, включая юридических советников в вооружен­ных силах;

8)   создание и/или регулирование деятельности:

-     национальных обществ Красного Креста и Красного По­лумесяца;

-     организаций гражданской обороны;

-     национальных информационных бюро;

9)   размещение военных объектов, разработка и примене­ние оружия, а также методов и средств ведения войны с уче­том требования МГП;

10) создание в случае необходимости санитарных зон, нейтра­лизованных зон, зон безопасности и демилитаризованных зон.

Одни из этих мер требуют принятия соответствующих законов и других нормативных правовых актов, другие пред­полагают разработку и осуществление учебных программ, набор и/или обучение персонала, подготовку удостоверений личности и других документов и материалов, создание специ­альных структур и подразделений, планирование и ввод соот­ветствующих административных процедур.

Вопросы реализации норм международного гуманитар­ного права являются весьма актуальными и для стран СНГ. Од­ним из главных органов СНГ, занимающихся имплементацией положений МГП, является Межпарламентская Ассамблея го­сударств - участников СНГ. Исходя из положений Женевских конвенций и Дополнительных протоколов к ним, Межпарла­ментская Ассамблея 16 октября 1999 г. приняла Рекомендации по имплементации международного гуманитарного права, применяемого во время военных конфликтов, в национальных законодательствах государств - участников СНГ.

В этом документе акцентирована необходимость парла­ментам и правительствам государств - участников СНГ:

-     признать необходимым принятие эффективных мер по осуществлению всех процедур, обеспечивающих полное вклю­чение в национальное законодательство положений четырех Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г. с законодательным закреплением необходимости распространения знаний о международном гуманитарном праве в вооруженных силах и силах безопасности, а также его преподавания в школах и высших учебных заведениях;

-     предусмотреть в национальном законодательстве воз­можность уголовной ответственности за все нарушения норм международного гуманитарного права, независимо от того, совершены ли они во время международного или внутренне­го вооруженного конфликта, учитывая при этом, что государ­ство обладает полным правом предусмотреть ответственность за иные нарушения международного гуманитарного права, которые не квалифицируются в Женевских конвенциях и До­полнительных протоколах в качестве серьезных;

-     признать необходимым принятие в рамках националь­ного законодательства мер по предотвращению, преследо­ванию и пресечению возможных нарушений использования наименования и эмблемы Красного Креста или Красного По­лумесяца, определение государственного органа, призванного осуществлять надзор за правомерным использованием эмбле­мы и выявлять возможные нарушения;

-     изучить вопрос о создании межнационального органа по имплементации международного гуманитарного права с целью координации усилий по приведению национального законодательства в соответствие с договорными обязательства­ми государства и осуществления взаимодействия с Междуна­родным комитетом Красного Креста.

Тем самым Межпарламентская Ассамблея подчеркнула, что имплементация международного гуманитарного права на национальном уровне позволит более полно обеспечить со­блюдение прав жертв любого конфликта, станет важной ме­рой, способствующей укреплению взаимного доверия в меж­дународных отношениях.

В развитие этой деятельности в СНГ приняты:

-     Рекомендательный законодательный акт «О защите гражданских лиц и прав военнопленных» от 13 мая 1995 г.;

-     Модельный закон «Об использовании и защите эмблем Красного Креста или Красного Полумесяца, наименований "Красный Крест" и "Красный Полумесяц", отличительных сиг­налов, служащих для опознавания медицинских формирова­ний и санитарно-транспортных средств» от 16 октября 1999 г.;

-     Модельный Уголовный кодекс 1996 г. (в части, включаю­щей положения о пресечении военных преступлений).